Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Шрифт:
Врач переспросил:
– Тогда что?
Бобровский потер виски:
– Когда у нас Дворник возвращается?
Коллега перевернул листки календаря на столе:
– Да через пару дней где-то. Да, вот – двадцатого.
Завотделением патологии еще раз зорко глянул на мамочку, но разговаривал по прежнему с врачом:
– Ладно. Положим и будем ждать Дворника. Оформляйте.
Мамочка, заметно волнуясь, спросила, переводя взгляд с одного врача на другого:
– Извините, а дворник при чем? Если у меня случай трудный, дворник-то при чем?…
На этот вопрос врач приемного
– Вот, не повезло завкафедрой перинатальной хирургии с фамилией. По его талантам ему фамилия Академиков бы подошла. Но уж как есть, так есть. Дворник Илья Наумович!
У него зазвонил телефон. Бобровский еще раз показал жестом врачу, чтобы оформляла роженицу, и вышел из смотровой. В вестибюле он подошел к окну и увидел, как въезжает во двор машина Киры Романовой. И пошел встречать вновь прибывших…
Первой из машины вышла Кира Алексеевна, одетая почти так же, как в день их первой встречи, – в джинсы, легкий коттоновый свитерок… Легонько чмокнув ее в щеку, Бобровский протянул руку, и из машины осторожно вылезла совсем кругленькая Даша:
– Молодец, девчонка… Сама пришла… Умница. Все, Кира, ты можешь дальше ехать по своим делам.
Кира Алексеевна как-то не готова была к такой скорой «командировке»:
– Володя, все мои дела – тут. Мы рожать приехали.
Бобровский, никогда не упускавший случая пошалить, легонько обнял ее за талию, интимно прошептал на ухо:
– Кира Алексеевна, что касается вас лично, мы обсудим отдельно и не сейчас… Ну, неудобно как-то при дочери…
Даша начала смеяться:
– Не смешите меня, а то я рожу сейчас тут вам, прямо на газон…
– Э, э! Ты нам родишь планово, завтра с утра. Кира Алексеевна, еще какие-то вопросы есть?
Кира, уперев руки в бока, сказала руководителю медицинского подразделения:
– Да целая куча у меня вопросов к вам, Владимир Николаевич…
А он и тут не растерялся:
– А у меня ответов целый грузовик с прицепом. Но я сейчас на работе, если вы заметили. Вот, беременную принимаю…
Даша переводила улыбающиеся глаза с матери на Бобровского и обратно. Ей так нравилось, что эти двое ведут себя, как влюбленные подростки, – подкалывают друг друга, легонько толкаются, нежно кусаются… Еще не привыкли друг к другу, еще не нарадовались своей любви. Даша сказала:
– Ну ты, мама, уже на работу сюда не устраивайся, ладно? Я уже сама справлюсь…
Владимир Николаевич обнял девушку за плечи, прихватил ее небольшой багаж:
– Мы справимся! Пошли, Дашуня…
Сосновский стоял у Наташиного компьютера, грудью навалившись на хрупкую спину Наташи, рукой обхватив ее плечики, и всячески мешал ей работать: читал архивные записи, сверяясь с новыми показаниями анализов Даши Романовой. Он уже нажал кнопку на принтере, когда у Веры Михайловны, наконец, зазвонил телефон. Она с прояснившимся лицом заговорила, почти закричала в трубку:
– Сережа! Ну, так нельзя! Я уже с ума чуть не сошла! Ты же не в Карелию уехал, правда?
Слышно было отвратно. Вера нахмурила брови, вслушиваясь в голос мужа, прорывающийся сквозь помеху:
– Победный клев? Господи, подледный лов? А где там лед? Мама…
Здесь бедный клев? Прикорнули? Где? А – прикормили… Да, слышно плохо! Да это неважно, дома расскажешь… Главное, все в порядке… Ни черта не слышно!.. Сережа!Вера с ненавистью посмотрела на телефон:
– Ну вот, опять – «временно недоступен»… Они на другом берегу прикормили, на анисовое масло. А там, куда приехали сразу, очень бедный клев. Давайте стресс снимем – кофе попьем, – она подошла к умывальнику, чтобы набрать воду в чайник.
Сосновский, выразительно указав подбородком на Веру Михайловну, сказал Наташе с выражением:
– Вот оно, счастье! Жена не только в курсе тонкостей летнего лова, но и беспокоится за мужа. Семья… Как красиво звучит, не правда ли, Наталья Сергеевна?
Саша расставил кружки, Вера Михайловна заварила кофе. Наташа, вернувшись к своей «письменной работе», взяла чашечку из ее рук:
– Не правда ли…
Склонившись к Наташиному уху, Сосновский проговорил – конспиративно, вполголоса:
– Надо поговорить.
Наташа ответила в тон:
– Надо дописать и отдать. Бобровский срочно потребовал. Мы его утром на хищении справочника по гистологии взяли, а он нас на отчетности подловит. С него станется…
Вера, расслабившись после звонка мужа, сидела в кресле, вытянув вперед ноги:
– Просто день такой. Может, магнитные бури? Я себя чувствую неважно. Перенервничала… Спала плохо, – и вдруг стукнула ладошкой по коленке, – вот не люблю я его рыбалку! И рыбу речную тоже не люблю. Она мне вся лягушками пахнет.
Наташа поднялась из-за стола:
– Все. Готово. Пойду, отнесу на подпись Бобровскому.
Саша проводил ее глазами и сказал невесело, без обычного своего стеба:
– Да что это такое? На всех у нее время есть, а на меня минутки найти не может.
Вера улыбнулась:
– Ну, Саш, не прибедняйся: хоть минутка – всегда у нее находится. Каждые полчаса, по моим наблюдениям.
– А если мне нужна вся ее жизнь? – неожиданно серьезно спросил Саша.
И Вера Михайловна с уважением посмотрела на этого серьезного и очень перспективного молодого человека:
– Предложи ей свою.
День пролетел в хлопотах и заботах. Бобровского вызвали на консилиум в оперативную гинекологию, где он плавно влился в операционную бригаду. Наташа не знала ни минуты покоя, потому что по всем вопросам коллеги, за неимением Владимира Николаевича, обращались к ней. Вера пыталась систематизировать накопившуюся документацию, но плохо себя чувствовала, и поэтому все валилось у нее из рук. Она списывала это на бессонную ночь, проведенную в тревоге за мужа.
Решив все организационные и частично хозяйственные вопросы, Наташа вернулась в ординаторскую и застала живописную картину, композиционно напоминающую «Девочку с персиками» Серова.
Вера Михайловна сидела за своим столом и с улыбкой смотрела на букет, стоящий перед ней. Смуглая, круглолицая и светлоглазая, она положила перед собой свои красивые руки. Букет состоял из разных, белых, розовых и красных роз, и выглядел как произведение искусства.
– Кто это тебе принес? – спросила очарованная Наташа.