Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Шрифт:
– А чего вы там изобразили, ребята?
Мальчишка весь расплылся от гордой улыбки:
– «Я – ПАПА!»
Сергей грустно подумал: «А я – нет». Но тоже улыбнулся креативному папочке:
– Поздравляю! Молодец…
Оглянулся на Веру. Та стояла на крыльце, придерживая дверь, уже готовая войти. Увидела, что он посмотрел на нее, и радостно помахала ему рукой. Сергей поднял руку в ответ…
Когда позвонил Бобровский и сказал Вере Михайловне: «Вера, ну, давай сюда, срочно…», она сразу поспешила в приемный покой, тревожась, что привезли экстренную пациентку.
Но обстановка в приемном была нормальная, рабочая такая
… С истошным воем и пульсирующими мигалками к корпусу подъехала «скорая» – все это было видно через широкое окно вестибюля. Внимание всех присутствующих немедленно обратилось туда. Из «скорой» при помощи медиков вышла кругленькая, как колобок, молодая девчонка, следом вылезла стильно, но строго одетая, высокая, стройная и даже на вид суховатая дама неопределенного возраста – не то тридцати пяти, не то пятидесяти лет. Пока эта группа входила в вестибюль следом за медиками «скорой», одетыми в фирменные бордовые костюмы, у Веры снова зазвонил телефон:
– Верочка, где ты?
– Здесь, – четко ответила Вера и отключилась.
Вера пропустила вперед в приемник всех приехавших на «скорой» и зашла сразу за ними. Возражений в публике не было…
Вошедший врач «скорой», в фирменном бордовом медицинском костюме, с непременным стетоскопом на шее, положил перед врачом приемного покоя свой листок:
– Петровская. 22 года. Схваткообразные боли. Схватки редкие. Воды не изливались. Шевеления плода нормальные.
Вера Михайловна в полной уверенности, что Бобровский вызвал ее для приема именно этой мамочки, кивнула коллеге:
– Спасибо.
И внимательно посмотрела на вновь прибывшую – маленького роста девушку с объемистым круглым животиком, одетую явно не для больницы: в нарядный темно-синий сарафанчик для беременной, в белую блузочку с трогательным круглым воротничком.
– Раздевайтесь и на кресло, – скомандовала она. И, заметив, что рядом с Петровской, как телохранитель, стоит приехавшая с ней высокая дама с красивым, но строгим и тревожным лицом, сказала, обращаясь уже к ней лично:
– Мама может подождать в коридоре.
Даму едва ли не передернуло. С недовольным видом, строгим учительским голосом она тут же уточнила:
– Я не мама. Я преподаватель, – и, не сумев подавить раздражение, добавила, – троечницы этой.
Вера Михайловна даже рассмеялась от такой формулировки:
– А мы тут и двоечниц принимаем, и кандидатов наук. Тут все равны. Подождите там, если хотите.
Преподаватель кивнула, а потом добавила с непонятной интонацией:
– Да уж подожду, разумеется.
Но почему-то осталась стоять рядом со студенткой Петровской, как будто опасаясь, что она сейчас сбежит…
Девчонка-колобок Петровская в это время, нерешительно спустив шлейку сарафана, жалобно смотрела на суровую преподавательницу. Потом, видимо, преодолела страх и почти проблеяла:
– Спасибо, Людмила Викторовна. Вы уже не ждите, скоро Вася приедет, мы сами уже…
Людмила Викторовна повторила назидательно не терпящим возражений голосом:
– Нет уж, я подожду, Петровская! Что врач скажет…
И только потом вышла из кабинета, гордо подняв голову.
Спустя буквально десять минут слегка нахмуренная Вера Михайловна стягивала с рук резиновые перчатки, а колобок-Петровская спускала ножки с кресла, украдкой бросая тревожные
взгляды на врача.– Ну, ты еще не рожаешь. Но я тебя уже не отпущу: мало ли что. Полежишь недельку, там видно будет. «Скорую» зачем вызывали? Ничего критичного…
«Колобок» на этих словах начал тихо поскуливать…
Вера Михайловна, привыкшая к разным проявлениям эмоций у беременных, заговорила с девчонкой по-доброму, но строго:
– А ну-ка, прекрати! В чем дело?…
Та, помотав головой, все же захлюпала носом:
– Понимаете, я перенервничала очень, преддипломная сессия, пятый курс, последний экзамен…
Вера, скрестив руки на груди, приготовилась внимательно слушать…
Лена Петровская вышла замуж не на пятом курсе, как все умные, а на четвертом, но не «по залету», как говорят в таких случаях циники, а по большой любви. Беременность наступила позже, и не очень-то вовремя… Но! Судьба – она и в Африке судьба! Значит, так надо было.
Лена (тогда еще Колеченок) хорошо окончила школу, довольно легко поступила на экономический факультет вуза, готовившего технические кадры для народного хозяйства. Полученных при поступлении баллов хватило для того, чтобы хорошей девочке из провинции сразу дали общежитие. Это было очень кстати: небогатые Ленины родители не смогли бы снимать ей квартиру в столице.
Своего Васю, свою Судьбу с большой буквы, Лена встретила в общаге при пикантных обстоятельствах.
…Вечерело. А в длинном коридоре общежития смеркалось еще раньше, чем вечерело, – по причине некомплекта ламп дневного света. Не чуя, что судьба уже стучится в ее дверь, Лена шла из кухни, радостно неся в мисочке свежесваренные пельмени с тающим кусочком масла наверху. Не то, чтобы Судьба стучалась в дверь… Она угрюмо ковырялась в замке ключом. И тихо ругалась матом: замок почему-то не реагировал на ключ. Судьба, уперев руки в боки, даже пнула в сердцах хлипкое заградительное сооружение. Дверь гулко простонала, но выстояла.
Лена недавно вселилась в общежитие и еще не до конца акклиматизировалась… или адаптировалась, что, в общем, не очень важно. Потому что по всем законам общежития – в самом широком смысле этого слова – влезать в чужую комнату без спроса не стоит. Лена не стала кричать. Напротив, она неслышно подошла к взломщику сзади и тихо осведомилась:
– Ты что тут делаешь?
Парень среагировал на свистящий шепот неадекватно: резко повернулся, как-то нелепо взмахнув рукой, да и выбил из ее рук мисочку с ужином.
Пельмешки живописно разлетелись по полу. Бли-и-ин…
Секунду они тупо смотрели на пельмени, потом друг на друга. Парень криво улыбнулся и сказал:
– Смотри: на Большую Медведицу похоже.
Пельмени и впрямь лежали красиво – в виде ковша.
– Сам ты белый медведь, – грустно сказала Лена, – пьяный, что ли? Чего ты в чужую комнату полез?
Парень диковато глянул на номер… И ошибка прояснилась! Номер Лениной комнаты был 366, а Вася жил через одну, в 368. Но на номер он и не глядел – он ориентировался по лежащему у порога грязно-оранжевому коврику, оставшемуся ему в наследство от прежнего хозяина.