Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Шрифт:
– Наталья Сергеевна, к нам пациентку в гинекологию по «скорой» привезли, она говорит, что ваша соседка… Или подруга… Уже к операции готовят… Она просит, чтобы вас позвали, а у вас мобильник отключен, что ли?…
Наташа машинально достала мобильник: да, как отключила на время операции, так и… Потом поменялась в лице и почти побежала, мгновенно забыв про оставшегося стоять на месте Бобровского, говоря медсестре на ходу:
– Господи! Аня! Это Аня Пранович, да? Она меня утром по телефону спрашивала, с какой стороны аппендицит… Я так и знала, что не аппендицит…
– Нет, не аппендицит, – подтвердила на бегу медсестра, –
– Ну, конечно! Вот дурочка упрямая… – говорила Наташа на бегу, – я же говорила…
Только на секунду Наташа обернулась на Бобровского, но увидела только его удаляющуюся спину…
…Странновато расставшись с Наташей и быстро решив вопрос с начмедом, доктор Бобровский, не отведавший волшебных пирожков, шел по улице, по-прежнему никуда не спеша. Машину он на днях сдал на диагностику знакомому механику, то есть стал временно «безлошадным». Но – нет худа без добра, зато можно вот так прогуляться до маршрутки, подышать вечерним прохладным воздухом…
Вокруг текла своя жизнь: шли с работы медики, кое-кто здоровался с ним; спешили с передачами родственники, под окнами роддома маячили молодые отцы. Один из таких свежеиспеченных папаш с нежностью кричал в телефон:
– Люда! Людаша! Не плачь, Людасик! Все пройдет, а сынок – вот он! Не плачь, мое солнышко…
Бобровский даже замедлил шаг: что там, с этим «Людасиком»? И тут на него накатили воспоминания…
…Купаловский сквер зеленел и цвел, фонтан с девушками, бросающими венки, журчал, и вообще – все вокруг просто нежилось в лучах все еще высокого, но уже вечернего июльского солнца.
На одном конце скамьи сидела красивая девушка с распущенными темными волосами и стройными ногами, спрятавшая лицо в руки. Он никак не мог понять – то ли она плачет, то ли уже не плачет и просто закрывает лицо. Впрочем, с его места ничего не было видно: лицо было укрыто ладонью и волосами. В общем, он сидел на другом конце скамейки, уперев руки локтями в колени, – молодой, красивый, одетый в модную джинсовую «варенку», привезенную отцом из Италии… Можно было бы подумать, что они незнакомы. Но лицо у него было такое растерянное и хмурое, что проходившие мимо гуляющие граждане, мельком бросавшие взгляды на пару, мгновенно понимали: эти двое поссорились.
Откуда-то издалека зазвучала мелодия, которую они оба любили, – «Леди ин ред» Криса де Бурга, но сейчас она казалась чужеродной: атмосферу, что называется, можно было резать ножом.
Потом, с очевидным усилием поднявшись со скамьи, он подошел к сидящей все в той же позе девушке. Попытался говорить рассудительно, но голос жалко подрагивал:
– Ну, ты не расстраивайся… Ты… Спасибо тебе… Ну, нельзя нам жениться, рано… На две стипендии не проживем… Второй курс… Меня, может, в армию заберут… Ну, не плачь… Что ты, первая, что ли? Все пройдет… Медицина у нас всесильна. Я тебе как медик говорю…
На этих его словах девушка, наконец, отбросила руки от лица и взорвалась:
– Пошел ты к черту, медик! У меня детей больше не будет! Мне об этом другие медики сказали!..
Доктор
Бобровский шел дальше. Остановился, поискал глазами – не пройдет ли кто-то знакомый, но коллеги больше не попадались.Бобровский обратился к молодому мужчине, проходящему мимо, но по направлению к роддому:
– Простите, у вас закурить не найдется?
Прохожий улыбнулся, разведя руками, и коротко бросил:
– Извини, не курю.
Бобровский задумчиво кивнул и пошел дальше, буркнув себе под нос:
– Да я и сам не курю… И другим не советую…
Он вышел на проспект, поднял руку, увидев проезжающее такси. Машина остановилась, и в этот момент со стороны роддома раздался хлопок… Владимир Николаевич обернулся на звук: это хлопнула петарда, выстрелив в небо голубой цветок фейерверка. Потом еще один… Потом еще…
Водитель хохотнул:
– Во, дают!
Врач пояснил:
– Мальчик у кого-то родился! Если бы розовый был – то девочка… И сердечки… – сел в машину и захлопнул за собой дверь…
Утром Вася прибежал к Ленке и им удалось занять место в любимом всеми посетителями закутке, на скамейке. Мимо них по коридору за высоким серьезным доктором Бобровским прошла пара таких же серьезных интернов…
Лена сидела, прижавшись лицом к плечу мужа:
– Ну, если бы мне кто-то сказал, что Людоед мне хоть конфетку передаст, – не поверила бы. А тут – фруктов целую тонну, соки всякие, минералка дорогая, печенье импортное, йогуртов на месяц хватит. Прямо как будто и не Людоед…
Вася беззаботно махнул свободной рукой:
– Да какой она Людоед! Просто старая дева.
Лена посмотрела на мужа каким-то странным взглядом:
– А ты откуда знаешь, что старая дева?
Вася захохотал:
– Это все знают. А чего особенного? – потом поднял бровь. – Ну, может, не совсем уж такая дева…
Ленка, чисто из женской солидарности, протянула с иронией:
– Ну, и не совсем уж старая… – а потом добавила, вспомнив лицо Людоеда: – И вообще – красивая. Я как-то не задумывалась: ей сколько лет?…
Вася срубил с плеча:
– Сто! В смысле, сороковник есть, точно!
Его жена задумалась:
– Не уверена. Она серьезная. Вот и выглядит старше. А вообще она очень умная и красивая и одевается всегда стильно. У нее и поклонник есть… Может быть, и не один…
Но Вася уже потерял интерес к теме:
– Ну, хватит уже про Людоеда. Кто ее полюбит – тот дня не проживет. От нее полфакультета плачет и без стипендии сидит.
Но Лена, легонько отстраняясь от мужа, все же хотела докопаться до сути:
– Вася, я вот как-то раньше внимания не обращала на Людоеда, но однажды видела: у нее на кафедре стояли свежие фрезии, белые. Я еще подумала, может, праздник какой.
– Сама купила, – брякнул безжалостный Вася. Но Лена пропустила его выпад без внимания:
– А помнишь, мы ее ждали, она на зачет опаздывала, я тогда еще перекрестилась: подумала, что пронесет. Мы с девчонками уже на крыльце стояли, думали куда пойти на радостях… Вдруг подкатывает такая крутая тачка и из нее выходит она. Ну, мы даже не посмотрели, кто за рулем: не до того… А сейчас я так понимаю, что это кто-то из ее воздыхателей был, – и заключила, покачав головой, – и совсем она не такой «сухарь», как хочет казаться.