Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Шрифт:
Пришла пора Бобровскому развлекаться на всю катушку:
– Ну, например… Весь наш медперсонал – ты, Вера, Таня, Света – ляжет на сохранение… сюда же… И родит в один день! А? Не страшно, скажешь? То-то. Чего у вас там, внеплановые роды?
Все, уже некуда отступать – вот дверь. Наташа толкнула ее, открывая дорогу Бобровскому:
– Внеплановый сюрприз…
Они привычно пикировались, перекидываясь намеками и подколками, и, конечно, не заметили, какими глазами посмотрел на Наташу высокий симпатичный интерн Саша Сосновский, прежде чем уйти в процедурный кабинет…
Наташа картинно вытянула правую руку прямо перед Бобровским:
– Прошу!..
А
– Добрые самаритяне про День медицинского работника неожиданно вспомнили, чуть ли не полгода спустя? Как бы поздновато уже. Или с ваших дачных угодий урожай?
Наташа полюбовалась маникюром:
– У меня на даче только цветы растут. Сами по себе.
Бобровский вспомнил:
– Моя мама тоже насадила целую альпийскую горку.
Вера Михайловна протянула аккуратно упакованную корзинку:
– В общем, это вам, Владимир Николаевич. За то, что мы вас любим и уважаем…
Завотделением не стал отнекиваться:
– Принимаю с благодарностью… Вот, с утра погонял, глядишь – сделали правильные выводы. О-о, кабачок знатный! Кабак! Беру! Яблоки-то какие, селекционные прямо! А помните, девушки, в древней Греции республиканский конкурс красоты проводили. Мисс… Пардон, миссис Троя, кажется? С призовым фондом в виде яблока!
Вера Михайловна усмехнулась, сложив руки на груди:
– Все-таки заметно, Владимир Николаевич, что ваши познания в греческой мифологии базируются на кроссвордах в пятничных газетах. Прекрасная Елена была не «миссис Троя», а «миссис Спарта». А конкурс устроили три богини – Афина, Афродита и Артемида. Судил девушек Парис. Приз достался Афродите, за это она и внушила Прекрасной Елене любовь к Парису…
– Ну, а тут две богини!.. – нимало не смутился Бобровский. – Прекрасная Вера и прекрасная Наташа! В общем, яблок мне не надо, это вам! Ладно, я пошел. У меня интерны простаивают. Спасибо!.. Корзинку спрячьте в шкаф, вечером домой завезу. Черт, помимо водки есть грешно…
– А там кое-что есть, в тему! – Наташа лихо подмигнула Бобровскому.
Тот погрозил ей пальцем:
– Не время, товарищ!.. Пойду. Уже ушел.
Наташа вздохнула вслед:
– Ну, ты слышала? Товарищ я…
Вера приобняла ее за плечи:
– Ну, чего ты, хватит уже…
Наташа приосанилась, несколько принужденно-бодро проговорила:
– Сердцу ведь не прикажешь: а ну, молчать! И не стучать!.. Конечно, он мне нравится. Очень…
Вера заглянула ей в глаза:
– Нравится?…
Подруга первой отвела глаза:
– Да люблю я его.
…Кто-то раздражается от разнообразных звуков, которые бывают при отделке квартир нового дома. Но только не Сергей Стрельцов. В высотном доме, который строил трест Сергея, была и их с Верой квартира. И уже сейчас на разных этажах «раздавался топор дровосека».
«Скоро-скоро и я постучу, и я посверлю», – с удовольствием подумал Стрельцов, открывая дверь.
С высоты двенадцатого этажа – прекрасный вид. Полюбовавшись на далекие новостройки, Сергей глянул вниз. Дом еще не был сдан – не все жильцы подписали «протокол разногласий», а внизу уже смонтировали детскую площадку – яркие новенькие горки, грибки, песочницы, лестницы… Правда, фиолетовый цвет грибков неприятно удивил Стрельцова:
ну что еще за сатанинский гриб? «Пере крашу, – решил он, – переедем и лично перекрашу».Сергей стоял, смотрел по сторонам и невольно улыбался своим мыслям…
Катиной соседке по палате Ксении было не больше двадцати пяти, но выглядела она еще моложе. Она не производила впечатления совсем уж девчонки, но что-то детское все еще проглядывало в ее лице, слышалось в ее голосе…
– Молодец ты, Катя. А я теперь уже и не знаю, когда в институт поступлю. Хотела после техникума на заочное в «пед» поступить… Я воспитательница в детском саду. Да вот… У меня старшая в этом году в полиграфический колледж поступает. Двух студенток в семье не потянем…
После этих слов в палате повисла минута молчания, и все внимание соседок переключилось на эту мамочку, Ксению.
Катя, уже укусившая свое яблоко, от такой неожиданной заявки даже начала кашлять – яблоко попало не в то горло:
– Что-что? Старшая? А ей сколько?
– Пятнадцать, – с гордостью сказала Ксения. – Да вы не удивляйтесь, я ведь многодетная мать. У нас уже трое, вот – ждем четвертого.
Оправившиеся от первого удивления женщины начали почти кричать на разные голоса:
– Да ты что, ударница? Это как – двойня, что ли? Почему дочке пятнадцать, ты во сколько же ее родила, в первом классе, что ли? А тебе самой сколько?
Рациональная Катя спокойно спросила:
– Наверное, у твоего мужа… от первого брака была вот эта девочка, дочь… Или даже двое детей, да?
Выслушав это вполне правдоподобное предположение, Ксения все-таки отрицательно покачала головой:
– Нет, по-другому все… Нашему Витальке пять, а девочкам, Соне и Юле, – десять и пятнадцать. Это вообще-то сестры моего мужа, Ванечки.
Катя, пожалуй, первая поняла, в чем дело. Поняла, что с родителями Вани что-то случилось. Но что? Умерли? Лишены родительских прав? И почему Ксения…
А Ксения рассказывала дальше:
– Ему, как и мне, 24. И не был он ни на ком женат раньше, только на мне. Мы и поженились-то в восемнадцать.
…Ксения часто вспоминала тот день. Когда она слышала, как кто-то говорит о счастье, она примеряла это слово, это ощущение к себе. И всегда вспоминала тот день. Сама удивлялась: почему не свою свадьбу, не день рождения первенца, а именно этот, в общем-то, ничем не примечательный вторник она вспоминала. Может, потому что такое полное ощущение счастья и покоя больше никогда не повторилось.
…Был тихий летний день. С утра переделав все хозяйственные дела, они со свекровью сидели во дворе их большого общего дома, готовились к обеду: муж и свекор всегда приходили обедать домой.
Свекровь, совсем еще не старая, круглолицая женщина, сидела за широким деревянным столом под большим деревом, чистила картошку. Где-то из глубины двора слышались девичьи голоса, смех… Ксения сидела рядом со свекровью в легком сарафанчике, босая, шлепанцы лежали рядом в траве, и немножко помогала ей – резала картошку напополам и бросала в большую, чтобы хватило на всю их семью, кастрюлю. В коляске, стоящей под раскидистой яблоней, лежал младенец Виталька, раскинувший ручки во сне… Ксения подошла к сыну, наклонилась, поцеловала маленькую ручку, повернутую ладошкой вверх. Сынок почувствовал, пошевелил длинными пальчиками, но не проснулся.