Мамочки мои… или Больничный Декамерон

– А что у нас там сегодня подано?… Яйца пашот? Лазанья? Ризотто?

Веселая Прокофьевна назидательно продекламировала:

– Гречневая каша – матушка наша, а хлебец ржаной – отец наш родной, – и исчезла.

Лиза перевязала поясок халата, обернулась к остальным мамочкам:

– Ну что, пошли? – и погромче, повеселее добавила: – Рота, подъем!

Мамочка Лиля, попавшая в отделение с отеками, сказала, осторожно садясь в постели:

– Господи, Лиза! Ты бы еще скомандовала: в ружье!

Лиза переспросила:

– А почему – в ружье?

Лиля, протерев припухшие со сна глаза, объяснила:

– Это значит – «тревога».

Другая мамочка, Василиса, нащупывая ногами тапочки под кроватью, протянула лениво:

– Ну какая у нас тут тревога… Тишь, гладь и божья благодать… Сплю целыми днями, как медведь.

Лиля тоже потянулась:

– Так ведь зима… Вся природа спит… За окном все время сумерки… Не хочешь – уснешь. Привет новеньким.

Рита в ответ на приветствие помахала ладошкой, по примеру политических лидеров. Мамочки вышли гуськом в дверь и двинулись по коридору, влившись в разномастную толпу мамочек.

Лиза и Рита держались вместе, так же как Лиля и Василиса, попавшие в отделение чуть раньше. Лиза сказала, кивнув на Лилю:

– Вот ты – юрист, но с первого взгляда так на тебя и не подумаешь. А по Лиле сразу видно: девушка – из семьи военнослужащих, потомственная офицерская жена.

Рита усмехнулась:

– А ты и мужа на глаз определяешь?

Лиза таинственно покачала головой:

– Я много чего «на глаз» определяю, но про мужа Лиля сама рассказывала… Он у нее майор, по-моему. Но каких войск – что-то я не зафиксировала.

Рита решила спросить:

– Твой тоже военный?

Лизино лицо на мгновение как будто осветилось – вспомнила мужа:

– Что ты! Ни боже мой, совсем не от мира сего: дизайнер. В армии ни дня не служил, у них в театрально-художественном институте только военная кафедра была, но все равно, так по утрам мне и командует: «Рота, подъем!» Это я у него научилась.

Лиза не заметила, как Рита слегка напряглась, потому что идущая навстречу медсестра Таня тормознула мамочек:

– Тарасова, подойдите потом на пост. У вас анализ один не понравился Вере Михайловне, она сказала повторно все пересдать. Я вам направление выпишу на завтра. На сладкое не налегайте. И после шести постарайтесь ничего не есть.

Лиза, услышав об этом, нахмурилась:

– Хорошо, подойду, – и добавила, обращаясь уже к Рите: – что это еще там может быть не так?… Каждый раз пугаюсь…

Рита посмотрела на нее внимательно и спросила:

– Лиза, что-то я не расслышала: как твоя фамилия?

Лиза ответила:

– Тарасова. А что?

Рита и сама не знала, «что» – так, какое-то смутное ощущение… Но фамилия-то – Тарасова, а не…

– Так, показалось… Что мы где-то встречались раньше.

Лиза, неожиданно для Риты, согласилась:

– Знаешь, мне тоже показалось, что я тебя где-то видела. Может, мы учились в одной школе? Я 137-ю заканчивала, а ты?

Рита покачала головой:

– Нет, я 65-ю, с английским уклоном. Думала, буду переводчицей или дипломатом.

Лиза беззаботно засмеялась:

– Все мы немножко дипломаты, все мы немножко переводчицы… С мужского – на женский, и наоборот! – вспомнила про распоряжение врача и снова нахмурилась. – Что там у меня не так?… Не дай бог, опять ацетон…

* * *

Таня сидела за столом и читала конспект. Время от времени доставала яблоко из ящика стола, откусывала и, не глядя, клала обратно. Она была так увлечена чтением, что не заметила, как к ней тихо подошел Бобровский:

– Гебен зи мир айнен копекен, фройляйн Таня.

Таня вздрогнула:

– Что? Ой, Владимир Николаевич, извините, я не поняла…

Бобровский проницательно посмотрел Тане прямо в глаза:

– Татьяна, ты же у нас абитуриентка, немецкий, кажется, будешь сдавать в институт?

Таня не стала отпираться, гордо подтвердила:

– Да. Я на курсы хожу, в мед.

– Вот и отлично, – обрадовался Бобровский, – конспекты какие-нибудь есть?

Таня пожала плечами:

– Есть, конечно. Мы же все время зачеты сдаем.

Сложив руки на груди, завотделением сурово спросил:

– Ну, и какие у нас успехи по немецкому?

Таня, никак не понимая, к чему клонит Бобровский («Неужели хочет с собой на стажировку взять?»), ответила бойко:

– Ну, с языками я со школы дружу, так что без проблем. Я даже переводить могу, если надо, с голоса. Вот, однажды…

Но Владимир Николаевич жестом прервал Таню:

– Вундер шен. Это очень хорошо, что ты такая умница, – и добавил шепотом: – А у меня в институте по немецкому тройка была. Да. Несмываемый позор.

Таня посмотрела на огорченное, но от этого не менее красивое лицо милого, как никогда, Владимира Николаевича, с нежностью:

– Никому не рассказывайте… – Таня засмеялась, – я тоже не расскажу.

Бобровский несколько смущенно потер нос:

– Ты мне конспектик свой принеси завтра, ладно? Там же медицинская терминология есть, насколько я помню?

Таня эффектным жестом выдвинула еще один ящичек своего стола и протянула Бобровскому тетрадку:

– Вот, у меня все с собой.

Бобровский взял тетрадку и ласково посмотрел на Таню:

– Умница! И красавица! И помощница моя! Что бы я без тебя делал?

Таня от обилия комплиментов любимого начальника расцвела и похорошела. И, от избытка чувств, внесла еще одно встречное предложение Бобровскому:

– Владимир Николаевич, а хотите, я вам помогу! Например, могу погонять вас по топикам. Вы у меня быстро все вспомните.

Бобровский кивнул:

– Спасибо, Танюша! – и благодарно коснулся ее плечика, отметив попутно про себя, что халатик на Тане надет уже целый.

Наташа уже с утра была не в духе, и идиллическая картинка, которую она увидела на сестринском посту, оптимизма ей не добавила.

Она подошла своей танцующей походкой, резко контрастирующей с холодным выражением лица, положила перед Таней документы и довольно жестко распорядилась:

– Таня, вы, когда с Владимиром Николаевичем закончите, зайдите, пожалуйста, в девятую палату, соберите Войтенко и сопроводите в родильное отделение. Ее там уже ждут.