Мамочки мои… или Больничный Декамерон

Вера протянула девочке булку. Та убежала, а Вера по-прежнему сидела на корточках, скрывая слезы.

– Ну, что ты, Вера, в самом деле! – Сергей помог жене подняться. – Все же в порядке: ребенок сыт, любит птиц, не сирота. Пойдем. Называется, с природой пообщались…

Дети докармливали птицам Верину булку, а по аллее к ним торопилась их молодая мама, в обеих руках неся по большому батону. Сергей обнял Веру за плечи, стал баюкать, нежно приговаривая:

– Все у нас с тобой будет. Обязательно. И вот такие разбойники – будут. Ты мне веришь?… И вместе с ними придем кормить этих нахальных уток, и скажем им: вот, дети, это историческое место…

И вдруг расхохотался. Теперь уже Вере захотелось его успокоить. Но не понадобилось – Сергей отсмеялся и сказал:

– Стареем, что ли, Вера Михайловна? Забыла, как ты мне ровно на этом месте сама предложение сделала, а? Помнишь: «Женись на мне, Сережа, а то меня в Белыничи распределят, и я там за тракториста выйду». А я тебе застенчиво так отвечаю: «Да, я согласен…» Оно уже историческое, это место! По-моему, и утки те же…

* * *

Вера улыбнулась своим воспоминаниям… Наташа, заметив мягкую улыбку Веры, сказала:

– Да… Ты права. Самой надо шевелиться. От Бобровского не дождешься. Это он с пациентками оперативный, – решительно оправила на талии халатик, полезла в сумочку за помадой. – Вот сейчас пойду и приглашу его на ужин!

На этих ее словах Бобровский и вошел в ординаторскую. Наташа не успела накрасить губы, но Вера, увидев настроение Бобровского, стала серьезной:

– Что случилось?

Бобровский устало сел на диван и закрыл лицо руками. Молчал пару секунд. Вздохнул:

– Еще в операционной… Ребенка спасти не удалось. Хороший, доношенный мальчишка. Если бы отец и мать не решили рожать дома, в ванне, все было бы нормально… И даже… Слишком поздно папаша вызвал «скорую». Самое обидное, что при всем этом присутствовала профессиональная акушерка.

У Веры Михайловны перехватило горло. Она взялась за него двумя руками, пытаясь проглотить комок…

– В результате ребенок умер, а ответственность за это никто не понесет. – Бобровский отнял ладони от лица. – Вот такие провалы у нас в законах.

* * *

Василиса, аккуратно очищая яблоко, завела в пятой палате новый разговор:

– Я по телевизору видела, что сейчас новая мода пошла – реборнов покупать.

Лиза кивнула:

– Да, я тоже в интернете видела. Реклама, в блогах обсуждают…

Всезнайка Лиля, обо всем имеющая мнение, на этот раз проявила неосведомленность:

– Что это – реборн?

Василиса пояснила:

– Кукла такая силиконовая – ребенок в натуральную величину, точная копия. Весит, как живой. И все подробности, как ты захочешь: ну, чтобы на тебя похож.

Лиля вздрогнула даже, а потом спросила:

– Подожди, а зачем это?

Лиза решила объяснить Лиле, что это такое, уже зная, что Василиса часто придает своим рассказам некоторую «желтизну». У Василисы была страсть к разным страшилкам, скандалам и сплетням. У Лизы – нет:

– Таких куколок себе покупают женщины, которые по какой-то причине не могут или не хотят рожать, а матерью себя почувствовать хотят. Вот заглянет кто-то в коляску, а младенец – на маму похож…

Лиля вдруг осенила себя крестным знамением:

– Спаси и сохрани.

Василиса, покивав согласно, все же задала риторический вопрос:

– И кто же, интересно, такую игрушку придумал?

Лиза пожала плечами:

– Спрос порождает предложение. Нашелся кто-то умный. И предприимчивый. Что-то в этом есть такое… Не знаю как сказать…

Василиса очень прозаически перебила ее:

– Они очень дорогие, эти реборны. Не всем по средствам. В общем, это забава только для состоятельных женщин.

Но Лиля суеверно повторила:

– Спаси и сохрани от такого… богатства.

А Лиза обняла животик:

– Да вот оно, богатство, девочки. Самое настоящее сокровище…

В палату вошла Вера Михайловна, сказала всем «Добрый вечер» и обратилась к Рите:

– Вы хотели в другую палату перевестись. Место одно освободилось в одиннадцатой. Переночуете, а утром… Или, если хотите, Елена Прокофьевна сейчас вам поможет перейти.

Вера Михайловна посмотрела на Риту испытующе.

Та сидела на кровати со своей вечной книжкой, какое-то мгновение раздумывая. Потом сказала:

– Да, Вера Михайловна, я сейчас перейду. Пойду, соберусь.

Вера кивнула и вышла, сказав только:

– Елену Прокофьевну я сейчас пришлю.

Всю эту сцену обычно деликатная Лиза пронаблюдала, не отводя от Риты глаз. Она бы начала разговор с Ритой прямо сейчас, но ее телефон зазвонил, возвещая прибытие посетителей…

* * *

В закутке для встреч Лиза нашла Максима и маму, сидящих с одинаково умильными лицами. Максим встал, чтобы, согнувшись вдвое, поцеловать ее в щеку. Они сели на диванчик, Лиза – спиной к проходу, сквозь который виден был общий коридор…

* * *

Рита сидела в палате как на иголках. Она поняла, что сейчас там, в этом маленьком уголке за поворотом, собралось все святое семейство. Ей так хотелось посмотреть на них, прибежавших к своей драгоценной булочке с начинкой, чтобы посюсюкать, чтобы сказать друг другу что-нибудь общеизвестное, но с такой задушевной интонацией, как будто это только что придумали они сами… Семья – ячейка общества… Дети – цветы жизни… На чужом несчастье счастья не построишь… А у кого оно, несчастье? У Лизы или у нее? Кто на чьем несчастье строительство затеял? Вера Михайловна на обходе так им и сказала: «Ваши дети – астрологические близнецы. И рожать будете вместе – плюс-минус один день».

Только у Лизы мальчик. У Риты – девочка.

Рита накрутила себя так, что, не дождавшись, когда придет за ее вещичками Прокофьевна, решительно направилась к закутку…

* * *

…Где Максим как раз в этот момент спрашивал Лизу:

– Ну, как вы там себя с Исаевым чувствуете?

При этом он нежно держал ее за руку. Если бы Лизина мама не задала вопрос…

– Максим, чего это ты так странно малыша называешь?

…он не повернул бы лицо на тридцать градусов к теще и не заметил бы Риту, проходившую по коридору. Но он заметил. Тещин вопрос мог вполне повиснуть в воздухе.