Манюня
Шрифт:
И тут на нас нашло окончательное затмение. Мы кинулись наперегонки в погреб. Чтобы не тратить время на переобувание, побежали босиком. Взяли по горсти песка в каждую руку, и помчались обратно. Зажмурились, и подкинули песок вверх.
Он посыпался на нас мелким колючим дождём.
– Ух ты,- заволновались мы, и побежали за новой порцией песка.
Через несколько минут нашими общими стараниями воздушные облака взбитой белой шерсти превратились в серые нечёсаные лохмы.
Потом, естественно, вернулась Ба. Зашла во
И сказала «господибожетымой».
И судьба протрубила в рог Гьяллахорна и нагрянул магический день Рагнарёк.
Сначала Ба вытащила нас из шерсти и отлупила длинной тонкой палкой, которой она выбивала шерсть. Было очень больно, я извивалась как уж на сковороде, и умудрилась-таки вырваться и убежать подальше, воя от боли. Ба не стала меня догонять, она взялась за Маню.
– Аааааааааа,- орала Маня не сбавляя обороты,- ааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!
Потом она тоже каким-то чудом вырвалась, пролетела мимо меня и проорала на ходу – Нарка, быстро в погреб, она нас убьёт! И я припустила за ней.
Мы вбежали в погреб и захлопнули дверь. Изнутри погреб запирался на большой железный крюк. Мы накинули его дрожащими руками и всем телом привалились к двери.
– Откройте,- заколотила в дверь Ба.
Мы тихонечко поскуливали, потирая ушибленные места.
– Или вы откроете дверь, или останетесь здесь навсегда,- протрубила Ба.
Мы молчали в тряпочку, сердца наши бились так громко, что слышно было, казалось, на всю округу.
– Замурую заживо,- трубный глас Ба проник во все щели погреба и скрючил наши души.
Мы не совсем поняла смысл угрозы, но дружно заревели – было ясно, что ничем хорошим это «замурую заживо» не закончится.
– Кому сказано открывайте,- задёргала дверной ручкой Ба,- открывайте, а то хуже будет!
Мы заплакали ещё громче.
– Ладно,- выдохнула огнём Ба,- лейте дальше ваши крокодильи слёзы, но выйти отсюда вы не выйдете!
Нам было слышно, как она что-то волокла к двери, осыпая нас проклятиями и приговаривая про «мамэс милх». Потом наступила тишина. Стало ясно, что Ба чем-то загородила дверь и ушла.
Погреб был тёмным и холодным. Единственное маленькое окошко, которое выглядывало на улицу, было зарешечено. Когда глаза привыкли к темноте и мы стали различать предметы, нам стало ещё страшнее, потому что казалось, что со всех углов на нас пялятся жуткие чудища.
И мы разревелись уже на законных основаниях.
Сначала мы плакали потому, что нам было больно, холодно и страшно. Вот оказывается что такое «замуровать заживо», сквозь рёв делились мы друг с другом свежеприобретёнными знаниями. Потом нам захотелось в туалет по-маленькому, и мы ревели от обиды, потому что пришлось писать в углу, на беленький песочек, оставшийся после ремонта. При этом страшнее всего было сидеть голой попой на корточках – а вдруг из-за спины
вынырнет длинная когтистая лапа и потащит нас в потусторонье? Поэтому, когда я сидела на корточках, Манька держала меня за руку, а когда она села писать, то я вцепилась ей в руку.Потом мы оплакивали нашу тяжёлую судьбу в зарешёченное окошко в надежде на то, что кто-нибудь пройдёт мимо и вызволит нас из заточения. И если я дотягивалась ростом до окна, то Манька безнадёжно маячила внизу. Чтобы она тоже могла явить миру перекошенное от горя и страха своё лицо, пришлось притащить кадку с рассолом для сыра. Манюня взобралась на кадку, и мы дружно заголосили в окно.
Потом мы отчаялись дожидаться помощи извне и стали взывать к совести Ба.
– Бааа, - плакали мы,- вытащи нас отсюда, пожалуйста, мы замёрзли и у нас болят от холода ступнииии. Мы уже достаточно замуровались и больше не будеееем!!!
Сначала вопли наши оставались безответными, а потом, спустя миллион веков, за дверью завозились.
– Баааа, это ты?- заголосили мы жалобно.
– Ыхть,- раздалось за дверью,- ыхть!
Потом ещё раз:
– Ыхть! Ыхть! Ыхть!
Мы испугались ещё больше.
– Ааааааа,- заорали мы,- Баааааааааааа, помоги нам!
– Если вы сейчас же не заткнётесь, то я оставлю вас здесь навсегда,- пропыхтела зло Ба. Мы притихли. Ба ещё какое-то время возилась за дверью, потом громко сказала господибожетымой.
– Что? Снова господиможетымой,- зашлись мы в истерике,- Баааа, мы ничего такого не делали, только пописали на песочек в углу и всёоооооо, зачем же снова господибожетымой говорить?!!!
– Будете орать, вообще не выйдете оттуда,- выдохнула огнём Ба, и мы моментально притихли,- потерпите чуть, скоро я вас выпущу.
Потом она куда-то ушла. На этот раз для разнообразия мы решили украсить томительное ожидание дружным иканием – на плач уже не осталось ни сил, ни слёз.
Потом пришёл сосед дядя Гор. Закалённый многолетним соседством с Ба, он не стал удивляться или задавать глупых вопросов, просто с нечеловеческим кряхтением отволок ржавый мотор от старого дядимишиного драндулета, которым Ба, в адреналиновом угаре, загородила дверь в погреб.
– Так ведь и до геморроя недалеко,- бросил он на прощанье.
А потом Ба открыла дверь а погреб, и наш Рагнарёк возобновился.
Сначала она поволокла нас в ванную, где минут двадцать отогревала наши продрогшие чресла в крутом кипятке. Потом, когда в ванной отчётливо запахло консоме из детятины, она вытащила новую натуральную мочалку (акцентирую ваше внимание на слове новая, потому что если кто мылся натуральными мочалками, тот до сих пор недоумевает, почему ООН в своей Конвенция против пыток не наложила вето на мытьё детей новыми натуральными мочалками). Итак, НОВОЙ натуральной мочалкой Ба отшлифовала наши тела так, что мы легко могли сойти, учитывая разницу в росте, за деревянную скалку и деревянный же, например, пестик. При том чем громче мы выли, тем усерднее Ба нас растирала.