Маргарита

Дама указала на них пальцем:

— Главный и утешительный приз. Открой.

Паж взял в горизонтальное положение маленький кейс, открыл и повернул в разные стороны публике.

— Пол-лимона, — с ходу сказал опытный адвокат.

Большой кейс оказался значительно тяжелее, и паж поднапрягся.

— Два лимона, — произнес адвокат.

— Первая конкурс-игра, — объявила дама: — «Кто выдержит поцелуй». Предупреждаю — игра, но не шуточная.

Публика не сразу проявила решительность, и известный художник, нарисовавший половину Рублевки, этим воспользовался.

— А, тряхну стариной!

Художник по современным понятиям был еще молод, а «до старины» имел не меньше десятков двух женщин.

Эх, наивный…

— Па-озвольте пр-ройти, — с плохой дикцией произнес знакомый очень немолодому поколению голос, и мужчина с густыми бровями двинулся к середине круга. — Дай-ка я тебя по-оцелую.

Художник сразу понял, куда он влип, хотел отскочить назад, но белый паж нагло упер ему в спину руки.

Леонид Ильич и к старости не лишился физической крепости.

Публика разделилась на разных болельщиков — мужчины хихикали или громко смеялись, женщины напряженно и даже болезненно вглядывались, а затем начали сострадательно сжимать губы, видя, как мотается красивая голова художника…

— Ну так же нельзя! — негодующе воскликнула одна, недавно им спортретированная.

И вместе с ее словами художник, подогнув ноги, пополз вниз.

Леонид Ильич отпустил несчастного и довольно и глубоко вздохнул.

Паж стал помогать подняться… у художника вышло не сразу, а когда вышло, белый паж втиснул в руку ему маленький кейс.

Жертва, шатаясь, двинулась сама не зная куда.

— Только утешительный приз, господа, — объявила зеленоглазая, — увы. Но мы все равно поаплодируем.

Жертва уловила издевательские аплодисменты и уже издали простонала.

— Дайте-ка я, — предложилась известная ведущая ультрамолодежных программ.

Леонид Ильич чмокнул, раскинул для объятий широко руки, она подошла и положила ему на плечи свои — заметилась умелая хватка.

Губы генсека раззявились и потянулись, но произошел перехват — и снова почувствовались свой стиль и манера.

Сбитый, спервости, с толку, но тоже приемистый Брежнев почти перехватил инициативу, и вот уж чуть-чуть… но ему не дали…

Генсек еще попытался…

Опять безуспешно.

И вот… его голова начала мотаться…

… тело стало терять равновесие…

— Пожалеем возраст одного из участников. Сударыня, вы выиграли. Сударыня! Вы выиграли уже!

Два красных пажа приняли очень неуверенно стоявшего под руки и повели на заслуженный отдых.

Победительница, взмахивая короткой юбочкой, сделала всем реверансы и хотела взять большой кейс, но белый паж вежливо упредил:

— Какая твоя машина?

— Войти к Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому! — объявила затейница.

Все вдруг увидели в стене большую кабинетную дверь.

«Эх, — подумал наблюдающий офицер, — поговорить бы с „самим“, да нельзя ему здесь выпендриваться».

В очередной раз он сдвинул к воротничку голову и проговорил:

— Пока все нормально.

— Что, нет желающих? — переспросила дама. — Ах, вы, господин депутат от фракции коммунистов, хотите? Прошу.

Что-то изменилось в сначала уверенном лице известного депутата, когда он делал шаг внутрь.

— Это, скорее всего, надолго. Возможно, просто придется отдать утешительный приз вдове. Пройдемте в соседний зал к небольшому бассейну.

— Конкурс простой, — заявила она, когда публика навалила. — Нырнуть и не вынырнуть.

Люди оторопели.

— Уж лучше к Дзержинскому, — произнес кто-то.

Но снова нашлась ультраведущая.

Она подошла к бортику, прыгнула в воду, вынырнула с улыбкой во все лицо и грудью без лифчика, видную сквозь мокрую ткань.

— Давайте мне утешительный приз!

— Браво! Поаплодируем!

Аплодировали не очень, многие думали одинаково: «ну какой же я был дурак».

— Скачки на козлах! У нас тут небольшой ипподром. Спринт, средние и большие дистанции.

Маргарита, приглашаемая пажом, вошла в кабинет — Мессир в черном китайском халате с красными по нему драконами сидит у камина, и все остальные в сборе — что-то потягивают, кот покуривает папироску.

Ну да, как же она забыла — и там, и здесь.

Моргарита села в кресло в некотором отдалении — похоже было, здесь идет разговор.

— Итак, — произнес Мессир, — какие конечные показатели?

Козулинский заглянул в бумажку:

— Поросята порезаны на 98,3 %.

— Съедены?

— Нет, мясо продано в кафе-рестораны, а деньги пропиты.

— Кваском нашим водочку запивают, — просто по памяти сообщил Азазелло, — и бараночками пиво закусывают.

Кот махнул в воздухе папироской:

— Напрягают в блуде себя. Проституция, — он дернул брезгливо плечами, — абсолютно не гигиеничная, — голос прозвучал с некоторою досадой.

Красный дракон на халате Мессира поднял голову, чтобы тоже сказать, но получил легкий шлепок.

Время лишь слегка перешло за одиннадцать, а публика уже совсем и разогрелась, и развязалась. Победители, особенно с большими кейсами, вызывали злобные взгляды, и разговорчики ревнивые с матом слышались: «западло за такие бабки на козле скакать». Проигравшие в скачках почему-то тут же почти напивались. Маленькие, но энергичные пажи уже разводили кого-то несколько раз.

Наблюдающий офицер шкурой чувствовал — что-то будет, и совсем скоро.

Он уже не ходил по залам, а устроился в самом первом, поставив у окна полукресло. Высота здесь совсем небольшая.

Тот депутат от Дзержинского так и не вышел.

Доложить? Депутат все-таки…

В зале появились сразу четыре собаки — крупные породистые ротвейлеры.

Нет, не четыре, их… сколько же их…

О боже!

Прежде чем добить креслом мешающие осколки и выпрыгнуть, он успел сообщить: началось, внимание, началось!

Катушев уже имел полную информацию.