Маргарита
Шрифт:
«Вы-то едины, — произнес про себя министр, — знаем, даже президент уже испугался».
А через сто метров увидел другой «пейзаж» — мужик с добродушной и хитроватой физиономией сидит за деревянным столом, перед ним блюдо с начатым поросенком, и на столе огурцы. «Эх, Россия!» — душевно написано поверху. И внизу: «К нам вся, есть порося!»
Он даже пожалел, что из-за скорости не разгляделись детали — порося этого, аппетитного очень, и огурцов — прямо сейчас с огорода.
Но скоро картинка опять явилась, мужик — округлый, с дружелюбной
Позавтракал только, а слюна чуть не закапала.
Огурцом, небось, потом будет хрустеть.
Снова троица с честными лицами, и она совсем не понравилась.
А тем более, честный там только один. И не среди трех, а примерно так — на триста один. Только, ёж твою двадцать, прикажут ему канаву копать и забудут потом отменить, — выроет до упора в государственную границу.
Фруктовая партия мелькнула на стенде.
И мужик опять, оприходовавший полпоросенка. И надкусанный огурец показывает.
В столовой у них ерунду подают — язык, начнешь и уж нету, с говядиной то же самое. Вот бы сесть с таким мужиком рядом за поросенком, перед этим, само собой, остограммиться. Жизнь — заведенная, словно, в задницу ключиком — ни воли тебе, ни поросенка поесть.
И везде так, у каждого. Эх, Россия!
— Денис Денисович, госпожа Аугелла.
— Кто?.. Ах, да-да. Спустись, пожалуйста, Зиночка, сопроводи к нам сюда. Я пока надену пиджак и галстук.
Звонили и договаривались…
Собственно, выскочило из головы — собака некоего Смирнова — мультимиллиардера, звонили вчера вечером, как раз, когда уходил Борменталь…
Профессор, пытаясь напевать вальс из Гуно, прошел в соседнюю комнату, задрал воротник и стал подыскивать галстук… надо послушать Гуно, забывается эта обаятельность… пиджак…
Да, как-то вылетело из головы… что хотят, толком не объяснили.
Профессор оглядел свою верхнюю часть в зеркале и остался доволен.
А когда вернулся в гостиную комнату, из прихожей раздался приподнятый собачий лай.
Зина… собака-ротвейлер… шикарная по породе самка.
Они продолжают начатую в прихожей игру — собака полуоткрытой пастью делает вид, что укусит, девушка хохочет и шлепает ее слегка, ловко обманывая.
— Прелесть какая, Денис Денисович, вы посмотрите какое чудо!
— Э, Зина, а кроме собаки…
— Есть и кроме собаки.
Женщина приятно высокого роста, стройная, в черном брючном костюме с изумрудным на груди ожерельем, волосы черные, цвет не вульгарный — приглушенный, с мягкой пушистостью.
Профессор отвлекся на кутерьму с цоканьем собачьих когтей по паркету.
— Зина и собака! Прекратите, пожалуйста, обе.
— Денис Денисович, она хочет попить. Пойдем, чудо, я тебе дам молока.
— Зина, молока собакам не надо, — профессор понял, что его все равно не слушают, он посмотрел на гостью. —
Детские радости, да? Садитесь, будьте любезны, в любое удобное кресло, я уже понял, нас теперь нескоро обслужат. Что предложить вам, сударыня?«Сударыня» скосила глаза на ящик с сигарами.
— Извольте… Я вам обрежу?
— Не надо, я откушу. И рому глоточек-другой, у вас, наверное, есть настоящий «ямайский»?
Тот самый, обрадовался профессор — подаренный ему полгода назад, из раритетных уже экземпляров.
Он доставал бутылку, а дама проговорила юридическим языком про наследственные права…
Странно — вот этой собаки.
Не очень, впрочем уж, странно — в Америке куча завещаний разным любимым животным.
Пока он нес к столику два округлых бокала, дама, взяв в руки бутылку, показалось, хотела махнуть прямо из горлышка.
Показалось, конечно, она проворно налила им обоим.
— М-м, настоящий вкус, мой господин, тот самый…
Он не успел попробовать, а гостья налила себе снова.
— Знаете, сколько жизней за каждым бочонком такого вот рома?
— Жизней, сударыня?
— Универсальная в те годы валюта.
Зеленоватые глаза увлажнились… годы, в каком-то другом присутствии — пальмы, песок, воздух морской… и кто-то ему кричит, чтоб осторожнее нес бочонок…
— Вернемся, профессор, к этому миру.
Она откусила кончик сигары и отправила боковым плевком в пепельницу — совершенно невозможное для культурного общества дело, но черт побери, точность попадания, какое-то в нем изящество…
— Собака, мой господин, должна стать человеком.
— Вы шутите?
— С миллиардами никто не шутит. Там, в пакете, оплаченные за ваше медицинское оборудование счета.
— За всё? — больше половины его накопленного состояния.
— За всё, и это честная игра, — глаза показали, что игра бывает как эта, так и другая.
— Э, госпожа Аугелла, я помню, что вы опекун огромного состояния…
— Проверьте, у вас со счетов не ушло ни цента.
— Я не об этом. Зина, ну сделай нам, — он хотел сказать — кофе, а голос сам произнес: — крупнолистного черного чая!
В комнату, облизываясь на ходу, вбежала собака, мельком взглянула на хозяина, потом поднесла морду к коленям дамы… приподняла и недовольно втянула ноздрями.
— Тебе не нравится, что я рому кирнула?.. Она будет хорошим человеком, профессор.
— Сударыня, — начал он…
Обратный ход… думал как раз над этим — от животного к человеку… время, которое ничего не значит… оборудование утром уже привезенное…
— Сударыня, я согласен.
— Прекрасно, мой господин! А потом уедете из квартиры.
— То есть, а почему?
— Человека увезли из этой вот комнаты в камеру и на скорый расстрел. Хоть и сам был не сахарный, а горе у всех одинаковое, он глазами, напоследок, печатлел эти стены.
Сны