Маргарита

Ведущая: Господа, мы все-таки в блиц-режиме.

Козулинский: Очень коротко: «мера-интеграл-производная». Нужно читать учебники — это методологическая последовательность. Вы не можете говорить о социальном объединении, пока не определили человека — правильнее, его верхнюю планку.

Явлинов: Ну-у, в каком-то смысле я с вами согласен…

Ведущая: Что такое производная? Только я попрошу без математики.

Козулинский: Частности, если простым языком, — «свободы» так называемые, и прочие шалости.

* * *

— Фантастика, профессор, я чувствую себя участником гениального! Она уже другая — спит и меняется!

— Садитесь, доктор. Зиночка, дай нам поесть!

В комнату впорхнула фигурка.

— Какая милая, доктор, вот ей богу, был бы я лет на двадцать моложе…

— Денис Денисович!.. Что приготовить?

— Зиночка, легенького пока.

— Цветной отварной капусты и немного телятины?

— Очень подходит. Доктор, не сочтите за труд, там — в баре, вермут.

* * *

Магия, не магия, а поехать все-таки надо.

Ему сказали — можно и вечером.

Это существенно — после работы, и не на служебном, а на своем автомобиле — так меньше заметят.

Джип, нарочно, старенький, не модный.

Отвык он от этого дорожного хамства, и когда пропустил людей, сунувшихся пройти, сзади ему забибикали.

Замоскворечье… давно он тут не был.

А любил эти места.

Когда был студентом, несло его время сюда вот, ходил по улицам-переулкам.

Время… тогда было время, а сейчас, кажется, это не время, а беда какая-то, непонятно куда уносящая.

Переулок, куда свернул, испакостили уже новостроем — не насосутся, гады.

Офисная табличка — та, что в рекламе.

И парковка без всяких проблем.

Министр все-таки посидел чуть, выбирая момент, когда публики нет проходящей, вылез и прошел под козырек подъезда.

Панель с кнопками.

Непонятно, какую нажать.

Но сама собой засветилось верхняя планка: «Входи, мужик».

* * *

Козулинский: Вы кого хотите интегрировать — мусульман, у которых есть уже религиозный интеграл, этнические группы со своим интегралом выживания?

Явлинов: Н-ет, я хочу интегрировать на базе общечеловеческого.

Козулинский: Оно существует?

* * *

Передняя.

Мужчина на полированной лавке.

Странно — свитер, штаны — все обычное, а на голове с коротким козырьком синяя с красным обводом фуражка.

И семечки лускает, плевками себе под ноги.

— Я по записи.

Мужчина поднял глаза — темный один, другой — нехорошо серебрящийся — и, не вставая, кивнул ему «дальше».

Дальше — он сделала три шага вперед — дверь комфортного вида с фирменной, под золото, ручкой, с табличкой, тоже под золото: «Б. Г. Мотов», ниже — всякие научные звания и магические профессуры.

Министр, нажав ручку, сделал шаг внутрь…

Обстановка, на первый взгляд, обрадовала — никакой «хиромантии»: человек толстоватый в белом халате и шапочке, старомодные очки — солидный, немолодой — усики и бородка уже с сединою. На столе черный бинт со жгутом, на предмет — смерить давление, по полкам банки — в одной выставившаяся брюхом лягушка.

Он взял пару зеленых «штук», а теперь подумалось — за что тут много платить?

А вот дальше пошел туман — запомнившийся от другого какого-то к голове измерения.

Детство… да было — ранние половые связи и от этого разочарованье, комсомол, партком ради квартиры, сгибаться приходилось перед разным начальством, противное всё — пережил вдруг в минуту, и почувствовал гадкость.

— С памятью у нас непорядки?

— Непорядки. Можно сказать, из-за нее к вам прибыл.

— С памятью, — врач посмотрел на открытую брюхом лягушку, — с памятью могу сделать всё или ничего.

— Извините, как понимать?

— Память, любезный, позволяет не только помнить, но и не помнить.

— Типа, помнить, конечно, хочу.

Человек в белом халате опять посмотрел на лягушку, распластавшуюся лапами вверх.

— Затруднениев не боитесь?

Здесь туман стал другим, и до самого приезда домой, сна глубокого…

* * *

— Любопытно, Денис Денисович.

— А что они мелют?

— Некто Козулинский утверждает, что кроме чисто биологического, ничего общечеловеческого вообще не существует.

— Почему вас удивляет, голубчик? И наливайте вермут.

— Ну, общечеловеческие ценности, о которых говорит Явлинов.

— Н-да?.. Я ведь всегда смотрел по спутниковым каналам Россию. Помнится, поймали убийцу-людоеда, спрашивают его — что будет делать, когда срок отсидит, отвечает — первым делом к маме. И та, не сомневайтесь, расплачется у него на груди. Базовая ценность, не правда ли? Что вы поперхнулись, доктор, вермут очень хороший. Э, Зиночка, зайди на минутку!

Девушка впорхнула на два шажка от порога.

— Скажи, милая, ты хорошо понимаешь, что такое базовые человеческие ценности?

Плечики чуть двинулись вверх.

— Ну, правила основные… А если честно — не очень.

— А высшие ценности понимаешь?

— Конечно, это то, что выше меня, к чему я должна стремиться.

— Ну, например?

— Сострадательность, а если счастье — чтобы не мне одной. Еще стараться быть умнее. Так хочется много знать, все хочется знать о хорошем!

— Спасибо, Зинуля. Всё сказано, доктор. Ваши общечеловеческие ценности никогда не выйдут за рамки правил. А правила люди быстро начинают нарушать, когда нет никого рядом с кнутом.

— Но человечество усваивает постепенно представления о плохом и хорошем. Вы отрицаете это нравственное движение?

— Полностью отрицаю, голубчик. Наш великий философ Владимир Соловьев, живший в довольно спокойной второй половине девятнадцатого века, упорно настаивал — человечество нравственно движется «по восходящей»: люди якобы понимают, что сегодня уже нельзя делать то, что можно было какое-то время назад. Не дожил он до двух мировых войн, до нашей гражданской, потом — лагерей… а Югославия — хорошо, пусть воюют, но почему при этом надо массово насиловать женщин? А другим — бомбы кидать на простых граждан? Ну-с, Китай, с его древнейшей культурой и «культурной революцией» вдруг, Камбоджа?