Марина и цыган

– Эй, ты, рыжая! – воскликнул он, сделав попытку приподняться. – Давай тебя на мотоцикле покатаю!

– Благодарю, но меня уже Юра обещал покатать.

– Зачем тебе Юра? – приложив некоторые усилия, Лёха всё же встал на ноги. – Нам не нужен никто!

Деревенские попытались было удержать его, но тот отмахнулся от них, как от назойливых мух, и, пошатываясь, приблизился ко мне. Схватив своей огромной лапищей меня за плечо, Лёха затем дыхнул мне в лицо перегаром:

– Чего ты ломаешься?

Мило улыбнувшись в ответ, я, в свой черёд, положила руки ему на плечи, словно желая обнять его, но, вместо этого, внезапно согнула их в локтях и применила элементарный приём, вычитанный из одной книги. Однако направление основного удара пришлось не в подбородок, как было написано в пособии по борьбе самбо, а прямо в Лёхин глаз. Эффект превзошёл все мои ожидания: беспомощно взмахнув руками, рыжий повалился на землю как куль с песком. Видя это, его дружок отшвырнул в сторону папироску и с криком: «Ну, ты!» подскочил ко мне и схватил за запястье. Не меняя выражения лица, я повернулась к нему и применила второй комбинированный приём, который предусматривал двойное направление удара: сначала – кулаком под локтевой сустав, а затем – коленом ноги в солнечное сплетение. Он получился у меня более успешно. Гришка согнулся вдвое, схватившись левой рукой за живот, в то время как его правая рука повисла словно плеть.

В этот момент Лёха снова зашевелился и, попытавшись встать, произнёс какое-то ругательство. Дотронувшись до него носком мокасина, я сказала:

– Нельзя ли громче? Не слышу!

Но парень, не издав более ни звука, отполз в сторону. При этом под его глазом наметилась зловещая синева. Тогда я повернулась к скамейке и посмотрела на деревенских: на лицах у большинства из них застыло выражение растерянности и испуга. Внешне, пожалуй, только Синеглазому удалось сохранить хладнокровие. Однако, разминая пальцами сигарету, он никак не мог попасть ею в рот. Чижевский же сидел бледный, словно смерть. Заметив, как дрожат у него колени, я иронически произнесла:

– Что это, Юра, у тебя друзья такие невежливые? Его девушка спрашивает, а он – молчит!

После моих слов Чижевскому стало ещё хуже: теперь у него задрожал подбородок и зуб явно не попадал на зуб. Тщетно подождав ответа, я окинула в последний раз взглядом всю сцену и пошла домой.

Бабушка уже заснула в спальне, но в зале горел свет, оставленный специально для меня. Взглянув на будильник, я убедилась, что ещё не было десяти вечера, и прошла в горницу, дабы выдворить Женьку на диван. Однако он сообщил, что уже выспался и предложил мне прогуляться перед сном. Так как спать мне тоже не хотелось, я согласилась. Выйдя за ворота, мы увидели под Димкиным домом деревенских. Но Чижевского с дружками среди них не было.

– Куда пойдём? – поинтересовался у меня дядька.

– Туда! – я махнула рукой в противоположную сторону.

За околицей мы уселись на поросшем травой и цветами холме, с которого открывалась широкая панорама. От тёмного леса на горизонте тянуло сыростью и дядька набросил мне на плечи свой пиджак. Внезапно сзади раздался шорох и я дёрнула Женьку за рукав рубахи. Одновременно обернувшись, мы заметили какого-то человека, поспешно приникшего к земле.

– Кто там? – громко вопросил дядька.

Поняв, что обнаружен, шпион разогнулся в полный рост и в свете луны его волосы показались мне серебристыми. Переглянувшись с Женькой, я отвернулась. Но Синеглазый и не думал уходить. Когда минут через пять я снова повернула голову, то увидела ярко горевший в темноте огонёк его сигареты.

– Долго он будет так стоять? – не выдержал первым дядька. – Или пойти объяснить ему, что он здесь лишний?

– Не обращай внимания, надоест – сам уйдёт, - спокойно ответила я.

Однако прошло ещё минут десять, а Вадим всё стоял.

– Не знал, что он такой упорный, - прокомментировал, покосившись на меня, Женька.

После чего продолжил:

– Я думал, он тебя сегодня убьёт, когда ты его с Зинкой окатила, потому что обычно никому такого не спускает! Но ты не бойся, Марина, я тут попросил кое-кого последить…

– Да ты и сам непрочь за родной племянницей при случае пошпионить, - в тон ему вставила я.

У дядьки сразу вытянулось лицо и он обиженно сказал:

– Ты о чём, Марина? Когда это я за тобой шпионил?

– Забыл уже? А вчера кто за мной следил, когда я в чужой сад за черешнями лазила? Ещё гостей для отвода глаз созвал!

Некоторое время Женька молчал, опустив голову, словно сражённый тяжестью моих обвинений. Однако вскоре он снова осмелился спросить:

– Почему ты думаешь, что это был я?

– Ну, ещё бы мне не узнать твою шевелюру и цыганскую рубаху!

После моих последних слов дядька вздрогнул и как-то странно на меня посмотрел. Между тем я продолжала пылать праведным гневом:

– Сколько можно опекать меня? Ведь я уже не маленькая!

– Хорошо, - наконец, ответил Женька. – Обещаю: больше следить за тобой никто не будет!

Мы возвращались домой в полной темноте, луна скрылась за тучей и не было видно, шёл ли за нами Вадим.

День 10 Как я устроила концерт для деревенских, а также о том, как Вадим меня спас и едва не превратил в Шахерезаду

В это утро у меня было особенно хорошее настроение. Весёлая, как птица, я, буквально, не ходила, а летала по дому. Помогла бабушке накрыть на стол и, разливая по кружкам парное молоко, улыбнулась сидевшему напротив Женьке. В отличие от меня, у него был какой-то невыспавшийся вид. Вяло пережёвывая пищу, дядька упрямо не желал замечать моих улыбок. Наконец, завтрак подошёл к концу. Пока мы с Женькой допивали молоко, баба Тоня собрала грязную посуду и понесла её на кухню. Тут дядька отставил в сторону пустую кружку и сказал:

– Марина, неужели ты ничего не помнишь?

С удивлением посмотрев на него, я затем перевела взгляд на вошедшую бабушку:

– А что я должна помнить? О чём ты?

Тогда Женька, обращаясь время от времени за поддержкой к своей матери, рассказал мне следующее. Этой ночью, как обычно, он лёг спать на диван. И вдруг где-то часа в два проснулся от лёгкого прикосновения к своему плечу чьей-то руки. Открыв глаза, дядька разглядел в темноте склонившийся над ним силуэт в белом. Сначала он решил, что это ему всё снится. Но так как видение не исчезало, Женька понял, что это не сон и издал душераздирающий вопль. На его крик из спальни прибежала баба Тоня и включила свет. Прежде всего она увидела забившегося в угол дивана сына, который безумным взглядом уставился на стоявшую рядом фигуру в длинной ночной рубашке.

– Что ты кричишь? – недовольно спросила бабушка.

После чего повернулась ко мне:

– Марина, внучка, что с тобой? Тебе плохо?

– Нет, ничего. Всё хорошо! – якобы ответила я ей, не размыкая век.

В этот момент Женька пришёл в себя и, решив, что я его просто разыграла, хотел выругаться. Но бабушка быстро его успокоила. А меня взяла за руку и отвела в постель.

По мере Женькиного рассказа у меня всё больше портилось настроение. Его слова оживили в моей памяти детские воспоминания. Однажды, когда мне было лет семь, я проснулась не в собственной постели, а в шкафу для игрушек. Причём никак не могла вспомнить, как туда попала. В другой раз меня нашли утром спящей под столом. На ночь даже летом мама всегда закрывала балконные двери: боялась, как бы я не упала и не разбилась. Причём приступы случались со мной чаще всего тогда, когда накануне я была чем-то возбуждена. Впрочем, после двенадцати лет мои хождения по ночам прекратились. Но тут я обнаружила, что мой братец тоже имеет склонность к ночным прогулкам. Дело в том, что мы спали с Толиком в одной комнате, хотя и в разных кроватях. И вот один раз среди ночи я вдруг проснулась и увидела, как мой братец встал и направился к двери. Вскочив следом за ним, я схватила его за руку и спросила: