Марина и цыган
Шрифт:
– Доброе утро, принцесса! – ответила мама. – Что-то ты долго спишь!
– Принцесса на горошине! – в свой черёд, фыркнул братец, ковырявшийся ложечкой в варенье из отцовской посылки.
Бабушка же, ласково улыбнувшись мне, попросила:
– Марина, позови, пожалуйста, Женьку. Он в кухне спит.
Дядька действительно спал на раскладушке, накрывшись одной простынёй. Рядом на полу валялись его брюки и рубашка. Присев на край раскладушки, я стала тормошить его за плечо:
– Женя, вставай!
Что-то промычав в ответ, дядька открыл глаза.
– Проснулся, предатель! – воскликнула я, схватив его за ухо. – А теперь ответь
Внезапно побледнев, дядька, в свой черёд, взял меня за руку:
– Скажи мне правду, Марина, ты его видела?
Я промолчала. Но Женька вцепился в меня мёртвой хваткой:
– Видела или нет? Это очень важно, Марина!
– Кого?
– Значит, не видела? Нет? Только не притворяйся!
– Больше мне делать нечего! – проворчала я. – Перестань меня трусить!
Выражение моего лица, как видно, успокоило Женьку и он оставил моё плечо в покое. Однако меня разобрало любопытство:
– Так кого, по-твоему, я должна была там увидеть?
– Никого, я пошутил, - ответил он, отведя глаза.
– Что-то непохоже…
Дядька бросил на меня быстрый взгляд:
– Если не видела, то и говорить об этом не стоит, а если видела – забудь! Поверь, так будет лучше для тебя!
Поняв, что он больше ничего не скажет, я поднялась с раскладушки:
– Ладно, идём завтракать!
Во время завтрака Женька сидел мрачный, как туча, и ни на кого не смотрел. Я тоже была рассеянна, потому что думала о своём сне и о том, что облик Защитника, кажется, уже начал вырисовываться. Потом мама с бабой Тоней пошли за молоком, а дядька улёгся с газетой на диван. Толик же бегал по двору.
Воспользовавшись этим, я прихватила швейную машинку и отправилась в горницу. Наверно, под влиянием сна, мне захотелось перешить на себя бабушкино подвенечное платье, которое она отдала в моё полное распоряжение. С помощью больших портновских ножниц я отрезала воротник и сделала декольте, а также пристрочила к нему оборку, споротую с подола. Примерив затем платье перед зеркалом, я улыбнулась: совсем другой вид! Но под такой наряд нужна была и другая причёска. Подняв волосы вверх, я собрала их в узел и закрепила шпильками. Теперь можно было и прогуляться.
Так как во дворе Толика не оказалось, я отправилась в сад и стала высматривать его между деревьями, стараясь как можно грациознее поворачивать шею, дабы не развалилась причёска. Однако в саду братца тоже не было. Вдруг кто-то окликнул меня:
– Марина!
Обернувшись, я увидела возле куста смородины Вадима и Федю. Причём последний, открыв рот, уставился на меня, как на неземное видение. Синеглазый же выступил вперёд и улыбнулся:
– Доброе утро, Миледи!
Я небрежно кивнула в ответ. Тогда он встал на одно колено и протянул мне стеклянную рюмочку со спелыми черешнями:
– Прошу Вас, Миледи!
Поблагодарив его, я взяла одну черешню. Однако Вадим, продолжая улыбаться, не встал с колена до тех пор, пока рюмочка не опустела. В это время в сад вошёл дядька. При виде нас он остановился и вытаращил глаза. Проскользнув мимо него, я поспешила вернуться в дом. Толик сидел за столом и доедал своё варенье. Приказав ему никуда не отлучаться, я пошла переодеваться в горницу. Вскоре ко мне постучался Женька.
– Как тебе вчерашняя дискотека в Чижово, Марина? – поинтересовался он, остановившись возле дверей.
– Нормально, - ответила я, укладывая бабушкино платье в сундук.
–
А Сергей заходил на танцы?– Да, - я удивлённо покосилась на дядьку. – А ты откуда знаешь?
– Это я его попросил, - с самодовольной улыбкой пояснил тот.
– А ты, что, сам не мог зайти?
У Женьки забегали глаза и он с запинкой ответил:
– Не мог…
– А!
Мы немного помолчали. Потом дядька снова спросил:
– Марина, а что ты вчера кричала, я не понял? «Гвалтуют», что ли?
– Да, это украинское слово.
– И что оно означает?
Я объяснила. Тогда дядька рассмеялся:
– Ты думаешь, что Вадим…
– Ну, он же насильно вытащил меня из окна!
– Если ты считаешь, что это…, - Женька опять засмеялся.
После обеда мама стала собираться обратно в Звонарёвку. Ей понравилось гостить у сестры и она рассчитывала пробыть там с Толиком не меньше недели. Баба Тоня вызвалась проводить её до Чижово и решила взять с собой дядьку, чтобы он помог нести мамину сумку. На прощание мама приказала мне, чтобы я навестила её вместе с бабушкой денька через три, иначе у неё «душа будет не на месте». Баба Тоня же поцеловала меня и сообщила, что заночует в Чижово. После чего прибавила:
– Но ты не бойся, Марина, Женька отнесёт сумку и вернётся. А если что, скажи мне и я ему устрою!
Присутствовавший при этом дядька сопроводил её слова душераздирающим вздохом.
– Нечего вздыхать! – осадила его бабушка. – Я знаю, что говорю: вечно он где-то шляется! Ещё до армии, помню, связался с цыганами и бродил с ними по лесу! Да и они его за своего принимали!
В то же мгновение Женька вылетел, как пуля, за дверь вместе с сумкой.
– Ну, счастливо оставаться, Марина! – сказала на прощание баба Тоня и вышла следом за сыном во двор, где её ожидала моя мама с Толиком.
После ухода родственников дом опустел и мне стало грустно, хотя я была абсолютно свободна и могла делать, что угодно. Но делать мне как раз ничего не хотелось, возможно, из-за жары. Сидя на нагретом солнцем подоконнике, я лениво размышляла о бабушкиных словах. Выходит, Женька до армии якшался с цыганами. А сам ещё строит из себя добродетельного дядюшку и поучает меня!
Посидев ещё немного, я перебралась на диван и открыла томик Лермонтова. На глаза мне попались строчки: «И скучно, и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды…» Под их влиянием я вспомнила, что недавно смотрела по телевизору передачу литературоведа Ираклия Андроникова о судьбе Лермонтова. Меня особенно поразили его слова о том, что если бы поэт прожил дольше, то, возможно, превзошёл бы Пушкина. Впрочем, Александр Сергеевич мне тоже нравился: он был шутник и любимец женщин, и стихи у него такие же, даже самые грустные. А вот в строчках Лермонтова чувствуется настоящая печаль и затаённая страстность. Его стихи чем-то ближе мне.
– Марина, ты спишь?
Нехотя повернув голову, я увидела сидящего на подоконнике Вадима.
– Отдыхаю!
Синеглазый перелез через подоконник и сел у моего изголовья:
– Ты обещала вчера поговорить со мной! Идём погуляем!
– Не хочу! – закрыв глаза, я отвернулась к стене.
– Марина! – Вадим наклонился к моему лицу. – Пока ты не согласишься, я не уйду!
– Тогда уйду я!
Однако мне не удалось подняться, так как Вадим сидел на моих волосах. Надув губы, я демонстративно уставилась в потолок. В это время кто-то негромко постучался в дверь.