Марина и цыган
Шрифт:
– Ку-ку, ку-ку!
Почти все парни уже успели присоединиться к девкам, когда произошла заминка: из боязни раздавить запазухой черешни, я никак не могла найти подходящего места, чтобы перелезть через забор.
– Скорей! Скорей! – торопили между тем девки.
С помощью Синеглазого и Димки я, наконец, забралась наверх, а затем Вадим спрыгнул на землю и подхватил меня с другой стороны. Нагружённые черешнями, мы пронеслись всей оравой по огородам и перешли на шаг, только выбравшись на дорогу. Тогда, собственно, и выяснилось, что произошло: оказывается, Аньке померещился кто-то в темноте и девки поспешили подать сигнал тревоги. Впрочем, наши трофеи были и без того немалыми: пятнадцать пакетов с черешнями, не считая
В назначенное время все вместе мы вошли во двор к имениннику. Тот, увидев нас из окна, вышел на крыльцо. На Гитаристе были тёмные брюки с наутюженными «стрелками» и белая рубашка без галстука. Выступив вперёд, я преподнесла ему букет роз, который позаимствовала по пути на одном из огородов, и поздравила от имени всех присутствующих. Приняв от меня цветы, Эдик покраснел от смущения, а затем гостеприимно пригласил:
– Прошу всех в дом!
Внутри всё уже было готово для приёма гостей: стулья расставлены вдоль стен, чтобы освободить место для танцев, а на двух столиках установлены вазы с пирожными, фруктами и бутербродами, а также пустые стаканы и бутылки с лимонадом (отец Эдика работал в колхозе комбайнёром и получал довольно высокую зарплату). Пока девки рассаживались на стульях, парни вместе с хозяином помыли черешни прямо в пакетах во дворе и высыпали их в вазы. После чего именинник предложил гостям не стесняться, подходить к столам и брать, что кому захочется. Однако наибольшим успехом, конечно, пользовались черешни.
Прихватив их полную пригоршню, я устроилась на диване и стала наблюдать за танцующими. Случайно в поле моего зрения попала фотография, стоявшая на низком журнальном столике возле открытого окна. Приблизившись к нему, я склонилась над фотографией. Это было моё собственное изображение, застеклённое и оправленное в жестяную рамочку, прикреплённую, в свой черёд, к крышке стола двумя огромными болтами. В этот момент танец закончился и все потянулись к столику, заглядывая мне через плечо. Я же убедилась, что Эдик приложил немалые усилия, дабы обезопасить фотографию от чьих-либо посягательств. Сделать здесь практически было ничего невозможно, разве что унести её вместе со столиком. Вздохнув, я оставила фотографию в покое и хозяин облегчённо перевёл дух.
Так как диван был занят парнями, мне пришлось пристроиться рядом на стуле. Видя, что у меня испортилось настроение, никто из присутствующих не решался заговорить со мной. Только Вадим, до этого издали наблюдавший за моими действиями, осмелился сесть на соседний стул и спросить:
– Не помешаю?
В ответ я нехотя пожала плечами. Некоторое время мы сидели молча. Наконец, не глядя на него, я попросила:
– Принеси мне, пожалуйста, яблоко.
Вручив мне фрукт, он с размаху опустился на стул и в то же мгновение замер на месте. Как ни в чём не бывало, я грызла яблоко и с не меньшим наслаждением наблюдала за Вадимом уголком глаз: теперь он трижды подумает, прежде чем сесть на мои волосы! В свою очередь, покосившись на меня, парень заёрзал на стуле.
– Что ты крутишься, как цыплёнок на вертеле? – едва сдерживая смех, поинтересовалась я.
– Да вот, кнопка на сиденье попала…
– Так убери её!
Парень послушно поднялся, однако не стал садиться обратно, а, воспользовавшись моментом, пригласил меня на танец. Во время танца Синеглазый, наклонившись ко мне, вдруг спросил:
– Ты можешь ответить мне на один вопрос?
– На какой?
– Почему тебя так назвали?
–
Как так? – не поняла я.– Ну, Мариной.
Вопрос показался мне глупым и сначала я так и хотела ему сказать, но потом передумала:
– «Марина» в переводе с латыни означает «морская», а море, как известно, стихия свободная…
– Теперь понятно, - задумчиво произнёс Вадим.
После танца он отвёл меня на место, однако мне надоело сидеть на стуле и я перебралась на подоконник открытого окна. Впрочем, через минуту я встала, словно раздумывая, кого пригласить на «белый» танец. Все сразу вытянули шеи, чтобы увидеть, кто станет моим партнёром. Эта честь выпала Димке. Певица задушевно выводила:
Вальс – это танец влюблённых!
Вальс – это всё-таки вальс!
Наша пара одиноко кружилась по залу: почему-то больше никто не решился присоединиться к нам. Наконец, песня закончилась, но мой сосед всё кружил и кружил меня в тишине.
– Дима! – окликнула я его.
– А? Что? Уже всё? – спросил он с недоумённым видом.
Мы вернулись к окну и он сел рядом со мной на подоконник. Заметив, что Вадим пересел со стула на диван, чтобы лучше видеть нас, я в шутку предложила Димке:
– Представь себе, что ты в меня влюблён. Как бы ты признался мне в любви?
Алёнкин брат тоже улыбнулся и, встав на одно колено, насколько позволяла длина подоконника, жестикулируя, принялся объясняться. Я же изображала из себя жестокую кокетку, равнодушно внимавшую излияниям пылкого поклонника. Как обычно, комнату освещали только две настольные лампы и та её часть, где находились мы с Димкой, тонула в полумраке, что позволяло мне незаметно наблюдать за Синеглазым, которого явно заинтересовала наша беседа. Тем временем мой сосед всё больше увлекался: его голос сделался серьёзным, глаза заблестели и я находила, что он уже стал переигрывать. Димке же, вероятно, показалось, что я слушаю его недостаточно внимательно, потому что он вдруг умолк и стал трясти меня за плечи. В ответ я сказала:
– Ладно, прекращаем игру!
Оставив в покое мои плечи, Алёнкин брат растерянно потёр лоб:
– Что? Ах, да…
Желая окончательно привести его в чувство, я попросила:
– Принеси мне стакан лимонада, пожалуйста!
Не успел он отойти, как дверь распахнулась и в зал ворвался взъерошенный и взбудораженный Женька.
– Где Марина?! – заорал он прямо с порога, дико вращая во все стороны глазами.
Кружившиеся на середине парочки стали останавливаться. Откуда-то из толпы появился Эдик и открыл было рот, но тут дядька заметил меня. Изо всех сил рванувшись в мою сторону, он свалил по пути стул и едва не выбил из рук Димки стакан с лимонадом. Потом снова набрал в лёгкие воздух и закричал на весь зал:
– Марина! Скорее! Бежим!
– Куда бежим? Что случилось? – поинтересовалась я, не двигаясь с места.
– Потом объясню! Времени нет! Скорее! – нетерпеливо переступив с ноги на ногу, Женька дёрнул меня за руку.
– Хорошо, успокойся.
После этих слов я повернулась к растерянно взиравшим на эту сцену гостям:
– Прошу меня извинить, но я вынуждена срочно вас покинуть!
Затем, отыскав глазами хозяина, улыбнулась ему и добавила:
– Благодарю Вас за приятный вечер! До свидания!
Как только я спрыгнула с подоконника, Женька последовал за мной и, не давая мне времени на вопросы, увлёк за собой. Переведя дыхание уже возле бабушкиного дома, я снова спросила:
– Ну, объясни хоть теперь: что случилось?
– Сейчас поймёшь! – отрывисто бросил дядька, открыв ворота.
Когда я вошла вместе с ним в комнату, там никого не было. Лишь на столе белел клочок от тетрадного листа, на котором крупными печатными буквами было написано: «Я передумал и познакомлюсь с ней сам, без тебя». Вместо подписи на нём стояла буква «Р».