Марина и цыган

– Марина!!

– Что ты так орёшь? Я здесь! – отозвалась я, свесившись с крыши.

Поспешно спрятавшись назад, Женька оставил снаружи только голову и потребовал:

– Сейчас же верни одежду!

– И не подумаю! – спрыгнув вниз, я встала, подбоченившись, напротив него и насмешливо улыбнулась.

– Ну, попадёшься ты нам в руки! – пригрозил дядька.

– Что же вы не выходите, не ловите меня? – насмехалась я, чувствуя себя в полной безопасности. – Или, может, мне самой к вам зайти?

После этих слов я шагнула вперёд, словно и в самом деле собиралась проникнуть внутрь душевой. Женька тотчас в панике скрылся, зато вместо него показался Синеглазый.

– Если ты сюда зайдёшь, то просто так не выйдешь! – процедил он сквозь зубы, бросив на меня многозначительный взгляд.

Пожав плечами, я сделала вид, будто направляюсь к дому.

– Куда ты, Марина?! А как же наша одежда? – раздался мне вслед плачущий дядькин голос.

– Вот она, ваша одежда! Пойдите и возьмите! – махнула я рукой в сторону сада.

Однако ни Женька, ни его дружок явно не горели желанием пробежаться голышом по двору.

– Хоть воду открой, Марина! Мы же в мыле, дай хоть домыться! – жалобно заканючил дядька.

– Ладно, так и быть, пользуйтесь моей добротой!

Вновь поднявшись по лестнице на крышу душевой, я открыла кран и изнутри послышался шум льющейся воды. Парни тут же побежали домываться. Тем временем я отнесла рыбу на кухню и, подбросив в печку поленьев, принялась её жарить. Через открытую дверь кухни душевая была видна как на ладони. Но приятели по-прежнему не предпринимали никаких попыток добраться до своей одежды. Тогда, положив на тарелку немного жареной рыбы, я вынесла во двор табурет и стала демонстративно есть у них на виду. Вкусный запах жареной рыбы разносился по всему двору и первым не выдержал дядька.

– Долго ты будешь нас здесь держать? Есть хочу! – снова заныл он.

– Ладно, сейчас накормлю, - смилостивилась я и, сбегав на кухню, принесла ещё одну тарелку с рыбой для парней.

– А хлеб?! – воскликнул Женька.

– Хорошего понемножку! – огрызнулась я, но потом всё-таки доставила им хлеб.

После того, как они насытились, дядька снова стал просить меня вернуть им одежду. Он аргументировал тем, что дело идёт к ночи и, в конце концов, не до утра же им сидеть в душевой. Подумав, что Женька, пожалуй, в чём-то прав, я согласилась простить приятелей на следующих условиях: во-первых, они попросят у меня прощение, а, во-вторых, торжественно пообещают не мстить мне. Так как выбора у них всё равно не было, парни недолго раздумывали. Не могу сказать, что я действительно им поверила, но своё обещание выполнила и принесла из сада рубашки. Обмотав их вокруг своих чресл, Женька и Вадим, наконец, покинули душевую. При этом я едва удерживалась от смеха, потому что в таком одеянии они напоминали индийских йогов.

Однако оказалось, что это ещё не всё: ни один из них не желал лезть на дерево за брюками. В конце концов, лезть пришлось мне. Сбросив им сверху брюки, я, на всякий случай, поспешила перебраться на чердак и стала оттуда наблюдать, как приятели, ругаясь вполголоса и косясь в мою сторону, пытались развязать мокрые штанины. Потом, натянув в душевой плавки и выпустив поверх них рубашки, они повесили свои брюки сушиться во дворе на верёвку. У меня возникло было опасение, как бы теперь они не принялись за меня. Тем не менее, немного пошептавшись, дядька и Синеглазый направились к садовой калитке и скрылись за деревьями. Мне стало интересно, что они ещё там затеяли и я

последовала за ними. Услышав их голоса, я взобралась на дерево и стала наблюдать сверху за парнями, которые что-то вполголоса обсуждали, лёжа на траве. Немного выждав, я бросила в них яблоко. Подняв голосу, Женька крикнул:

– Атас!

После чего они вскочили и побежали по направлению к выходу. Когда же я вернулась во двор, там уже не было ни брюк, ни их хозяев.

Покормив кур и загнав их в сарай, я отправилась в дом, включила телевизор и стала смотреть какой-то художественный фильм. К тому времени, когда он закончился, уже совсем стемнело, но дядька всё не возвращался. Оставив задние двери незапертыми, я переоделась в белую вязаную маечку и брюки, поверх которых натянула ночную рубашку. Затем выключила свет, легла в спальне и стала ждать. Никелированные шары на спинке кровати блестели в темноте от лунного света. Негромко тикали ходики, отмеряя время. Так прошло около часа и я стала думать, что парни уже не придут. Однако ближе к полуночи, когда мои глаза уже стали слипаться, кто-то тихо открыл дверь и в зале скрипнула половица. Затем дверные шторы качнулись и между ними просунулась чья-то голова.

– Тише! – услышала я знакомый голос.

– Ничего, не бойся! – прошептал другой. – Когда моя племянница спит, её из пушек не разбудишь!

Две тени на цыпочках приблизились к моей кровати.

– Спит! – удовлетворённо констатировал Женька, в то время как его приятель прислушивался к моему дыханию. – Принеси с дивана одеяло, мы её завернём!

Вадим отступил, а дядька, проявляя завидную сноровку, снял с меня ночную рубашку, но не разглядел в темноте, что было под ней. Как только Синеглазый принёс одеяло, Женька закатал меня в него до подбородка и отнёс на руках в зал. Там положил на диван и приказал Вадиму:

– Включи свет!

Но я не открывала глаза, делая вид, будто продолжаю спать.

– Ну, что я тебе говорил! – самодовольно воскликнул дядька и слегка похлопал меня по щекам. – Проснись, Марина!

Наконец, разлепив веки и щурясь от яркого света, я спросила:

– А, это вы? Что случилось?

В ответ Женька, который, как и его приятель, был в одних плавках, улыбнулся ещё шире. Тогда я попыталась сбросить с себя одеяло.

– Выключи свет! – тотчас же завопил дядька, обращаясь к Синеглазому.

Тот послушно щёлкнул выключателем. Подняв с пола одеяло, Женька снова закутал меня в него и только после этого снова разрешил дружку включить электричество.

– Ну, ладно! – сказала я. – Что-то есть хочется. Может, принесёшь что-нибудь пожевать? Ведь я вас кормила!

Попросив Вадима подержать меня, дядька сбегал на кухню и принёс оттуда оставшуюся рыбу. Парни уселись рядом со мной на диван и Женька принялся кормить меня из своих рук, не забывая себя и приятеля. После рыбы мне захотелось пить и я снова предприняла попытку освободиться от одеяла.

– Марина! – сказал дядька, пытаясь меня удержать. – Неужели ты ничего не чувствуешь?

– И что я должна чувствовать? – удивлённо приподняв брови, я перевела взгляд с него на Вадима.

Последний опустил глаза вниз, а Женька, слегка запинаясь, объяснил:

– Ну, что на тебе ничего нет…

– Мне всё равно! – безразличным тоном произнесла я и сделала вид, будто хочу подняться.

– Подожди, Марина! – взмолился дядька.

Попросив приятеля принести из спальни простыню, он накрылся ею вместе с Вадимом и со вздохом сказал:

– Теперь можешь встать!

Поднявшись с дивана, я приподняла край простыни:

– Долго вы будете так сидеть?

За сим последовала немая сцена, подобная той, которую описал Гоголь в комедии «Ревизор», но с меньшим количеством участников. Спустя несколько минут пристыженные приятели сидели рядком на диване и молча смотрели, как я гладила их брюки. Кроме того, для Женьки пришлось достать из шифоньера новую рубашку, так как прежняя уже ни на что не годилась. Одевшись, они пожелали мне спокойной ночи и ушли. Закрыв за ними дверь, я выключила свет и снова улеглась в кровать. Наверно, потому, что под моей ночной рубашкой теперь действительно ничего не было, я сразу заснула.