Мартышка для чемпиона

— Исключено! — вспыхиваю, как спичка. — Не я с ним ругалась, не мне и мириться!

— Да-да. Все мы такие принципиальные. Ничего, сейчас разопьем бутылочку для храбрости и отправим тебя к твоему хоккеисту на жаркий примирительный секс.

— Ты вообще слышала, что я тебе рассказывала полчаса назад? — округляю в ужасе глаза. — Бессонов — конченый эгоист!

— У вас даже здесь идеальное совпадение, — чокается своим стаканом о мой Аська. — Выпьем за конченых эгоистов и их бесконечно светлое совместное будущее.

— Ася! — шиплю, но подруга лишь отмахивается.

И как это понимать?

Сегодня что, звезды встали буквой "зю"?

Даже лучшая подруга и та на стороне совершенно чужого и незнакомого ей мужика!

Я, насупившись, делаю глоток шампанского.

Нет, если я сегодня и поеду к Бессонову, так только для того, чтобы высказать все то, что не успела утром! А этом много, много, очень много нелицеприятных и нецензурных слов о том, как и куда он может засунуть свои эгоистичные желания. Ясно? Только ругань. Только хардкор. И ничего больше!

И, вообще, никуда я не поеду. Гордость еще никто не отменял. Даже бутылка дорогого шампанского!

Глава 32

Арсений

Официально заявляю: мамина еда — универсальная панацея от всех жизненных невзгод. Как яркий радужный зонтик в самую хреновую погоду. А еще самое вкусное, что я когда-либо пробовал в своей жизни. А перепробовал я немало, к слову. Но никакие заморские деликатесы и лакшери рестораны и близко не подводят к той тонкой грани кайфа вкусовые рецепторы так, как это делают блюда, приготовленные руками любящей матери. Клянусь, если я все-таки подпишу этот злоебучий контракт и улечу в Штаты, раз в месяц точно буду пересекать океан ради домашней стряпни.

Ключевое: если подпишу. Не знаю, как так получилось, но прошло почти три недели после разговора с Образцовым, а у меня до сих пор нет четкого ответа на поставленный вопрос. Мутно все как-то. И смутно. Если в восемнадцать ты хватаешься за предложенные контракты всем конечностями, будучи готовым впахивать как проклятый, отрабатывая свои многомиллионные контракты даже подыхая, то в тридцать пять ценности меняются. Кто бы что ни говорил, а здоровье уже не то. И хочется… другого.

Правда, «вторая половинка» моих порывов на «другое» утром не оценила.

При мыслях о Царице настроение резко едет вниз. На телефоне до сих пор ни одного пропущенного звонка или сообщения от абонента «коза» с сердечком. Ей реально настолько на меня по херу?

Вздохнув, запускаю в рот последнюю ложку борща, оставшегося в тарелке. Та тут же пропадает у меня из рук. Тарелка. Со словами родительницы:

— Добавки, сынок?

— Лучше чай.

— Правильно. Наливай. Вот только заварила смородиновые листья. Полезно весной, в период вирусов и авитаминоза — вещь просто незаменимая.

Наливаю. Щедро плескаю себе заварки и кипятка в свою старую, любимую, покоцанную кружку, которая «живет» у родителей еще со времен старших классов школы. Ставлю чайник обратно на подставку и высовываю нос из-за маминого плеча. Заглядываю на сковородку, где, лаская слух, в масле шкворчат два последних пирожка. Убойная доза холестерина и нокаутирующий по поджелудочной.

Хмыкаю:

— Какая добавка, мне в себя еще тазик пирожков запихать надо.

— Никаких тазиков, — нравоучительно ворчит мать, — один и самый маленький.

— Это потому что я у вас в семье не самый любимый ребенок, да?

— Ты у нас единственный ребенок, шалопай! — получаю полотенцем по руке, когда лезу в тарелку с румяными, поджаренными пирожками. — А маленький, потому что у тебя режим!

— Эй, я же обещал завтра все отработать!

— Ага, отработает он. Нет у меня веры тебе, Сенечка. Щеки отъешь, кубики жирком заплывут, и я точно внуков не дождусь! Кому ты такой кабанчик нужен будешь? Матери разве что. Нет, я тебя, конечно, пламенно люблю, но мысль о потенциальных внуках уже люблю больше.

— Ну, мам, ты серьезно? — ворчу обиженно и, улучив момент, когда родительница хватается за деревянные лопатки, таки урываю один пирожок с тарелки, тут же отскакивая в дальний угол кухни, получая многострадальным полотенцем уже по заднице. Прилетает, кстати, ощутимо.

— Арсений!

— Тш-ш-ш! — шикаю. — Не кричи, папу разбудим. Ему завтра на работу рано вставать.

Мама поджимает губы и нарочито недовольно машет головой. А у самой уголки губ подрагивают в улыбке. Да и я улыбаюсь, как дятел! Прям как на двадцать лет назад провалился, чес слово! В те редкие летние вечера, когда не было сборов, игр и тренировок, когда я был простым, пробующим жизнь на вкус пацаном. Свободным подростком, который мог со своей компанией таскаться полночи по дворам. А под утро меня дома непременно встречала мать. Ворчала сначала. Ругалась. А потом вела на кухню и откармливала, как поросенка на убой. Главное, чтобы тихо, чтобы батя не услышал. Всю жизнь на заводе работая, подъем у него всегда был ранний. Да и мужик он у меня суровый.

Вообще, я уже давно зарабатываю достаточно, чтобы оба родителя могли сидеть дома и жить, ровным счетом ни в чем себе не отказывая. Квартиру, например, могли бы поближе к центру купить. И ко мне. Да и квадратурой побольше. Но мои предки — консервативные люди. Все, что они мне позволили, это оплатить евроремонт в нашей старой доброй «трешке», купить машину и раз в год возить их в отпуск на моря. По первости я на такую непреклонную позицию отца и матери обижался. Мол, что я, не в состоянии что ли с лихвой отплатить им за те годы, что пришлось ужимать себя во всем, только бы смочь оплатить сыну дорогостоящие тренировки? А хоккейная амуниция? Вы видели, сколько стоит качественная форма? Космических сумм, которые в свое время приходилось собирать буквально по полгода.

Но становясь старше, я стал все больше понимать их нежелание «сидеть у кого-то на шее». Тем более у собственного ребенка. Когда у тебя есть финансовая возможность, ты можешь сделать своим родителям жизнь чуточку легче и проще. Помочь, когда требуется эта помощь. Привнести в нее ярких красок и новых впечатлений. Но ты не обязан полностью взваливать их жизнь на собственные плечи. Добро, оно должно идти от сердца. Но никак не из корыстных побуждений.

Так, о чем мы там говорили?

А, «кубики», точняк.

Посмеиваясь, я приземляю свою пятую точку в уголок, у холодильника, куда со своими габаритами уже едва помещаюсь, и с улыбкой наблюдаю, как мать суетится у плиты. Активно работая челюстями, бубню с набитым ртом:

— И воофще, чевовека надо не фа кубики люфить, ма.

— Арсений, тебя волки что ли воспитывали? — закатывает глаза родильница, оглядываясь.

— Сорян, — затыкаюсь, делая глоток чая, прогревающего до самой кончиков ушей.

Почему же сразу волки? Обезьяны. Точнее одна, конкретная, вредная Обезьянка.