Мазохистка

– Вы, кажется, что-то забыли туда положить.

– Нет-нет, что Вы, сеньор Суперби! Все как обычно, я никогда не отклоняюсь от рецепта! – испуганно заверил меня повар, выставив ладони вперед.

– Да? – Я подпер ладонью лоб, пытаясь понять, чего мне не хватает. И вдруг понял: – Корица!

– Что с корицей? – не понял мужчина.

– Вы забыли ее положить.

– Но… я никогда ее не использовал при готовке карпаччо. Да и зачем? Она придаст сладости, а сладкая рыба это уже…

– Положи мне корицу, мать твою! – Сузив глаза, я посмотрел на его побледневшее лицо.

– Д-да! Конечно! Сию секунду!

«Он-то не клал. Знаю я, кто положил. Это было как раз перед моим отъездом на месяц, а за все это время я карпаччо так ни разу и не ел», – я тяжело вздохнул, не заметив, как повар уже вернулся с небольшой склянкой в руках.

– Больше сыпь, – велел я, когда он после первой порции собирался убрать приправу.

«Высыпь мне всю банку. Чтоб раз и навсегда отбить у меня желание добавлять корицу куда бы то ни было!»

Банку он, конечно же, не высыпал, и блюдо осталось вполне употребляемым. Если не сказать больше.

Когда я доел, на часах было уже десять минут девятого. «Проспала? Или не ищет меня?» Я знал, что надо идти будить ее. Или удостовериться в том, что она начала выполнять упражнения без меня. Однако сил подняться не было. Не было сил пойти на второй этаж, открыть дверь и увидеть ее лицо. Не было сил посмотреть ей в глаза и понять, что она чувствует, глядя на меня. Не было сил мучиться вопросами по поводу того, правильно ли я поступил, сказав ей, что никогда не полюблю ее. Просто не было сил.

И вот я сидел, молча наблюдая, как секундная стрелка совершает один оборот за другим, словно белка в колесе, которая никак не может покинуть этот замкнутый круг. Когда часы показали половину, я резко поднялся и направился в свою комнату, решив, что – будь, как будет.

Открыв дверь, я увидел женщину сладко спящей на моей половине. Копна черных волос разметалась по моей подушке, в которую она зарылась лицом. Я стоял и смотрел на эту картину, и вся решительность тотчас покинула меня. Я присел рядом с ней на кровать, наблюдая за ее размеренным дыханием, и протянул уже руку, чтобы погладить ее по плечу, но одернул сам себя. Встав, я походил по комнате и, прочистив горло, громко потребовал:

– ВСТАВАЙ, ЖЕНЩИНА! ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ТРЕНИРОВАТЬСЯ ИЛИ НЕТ?

Рена, поморщившись, разлепила веки и откинула одеяло в сторону, предоставив моему взору свои манящие изгибы в сиреневой шелковой сорочке. Я поспешил ретироваться, холодно бросив:

– На улице сама все сделаешь, жду тебя в зале.

Я направился в западное крыло, ощущая себя раздраженным – сказывались недосып и недотрах. Хоть с той памятной ночи и прошел всего один день, мне казалось, что он длился целую вечность. А теперь, увидев ее в столь соблазнительном виде, я сокрушался, что не могу попросту забраться к ней в постель, заняться классным сексом, а потом лечь с ней в обнимку спать, убаюканный горячим дыханием на своей груди. И почему, собственно, не мог, было не совсем ясно – по-видимому, дело было все в тех же принципах и барьерах, которые я вновь сам себе и воздвиг. Видите ли, теперь все бы выглядело так, будто я ее использую, в своих сугубо личных, весьма похотливых целях. И я ведь знал, что она точно мне не откажет, и, даже наоборот, будет рада этой близости, вот только…

Женщина вошла в тренировочный зал, прервав мои размышления. Мне показалось, что у нее какой-то нездоровый вид, но я знал, что сегодня она ни за что не отменит нашу тренировку, так как в руках я держал, как она выражается, настоящий меч. Увидев его, она буквально просияла. Протянув ей клинок, я встал напротив, велев ей нападать.

Судя по тому, как женщина его держала, меч был для нее тяжеловат. От ее атаки я бы уклонился, даже будучи в инвалидном кресле и с завязанными глазами.

– И это все, чего ты достигла за этот месяц? – отчего-то решил я ее поддеть.

Я поздно пожалел о своих словах, но женщина не утратила хладнокровия – с безразличным видом она начала наносить удары быстрее, только и всего. «Хорошо, что не теряет головы в спарринге. С другой стороны… что если она так атакует, потому что боится меня задеть?» Не успел я додумать, как Рена сбила меня с ног в довольно неплохом подкате и со всей силы замахнулась сверху. Я рефлекторно зажал лезвие между ладонями, немного ошарашенный ее поведением. «Ага, боится, бл*ть, задеть, как же! Убьет и не поморщится, вы поглядите!»

– Ну, что теперь скажешь о моих достижениях за месяц? – криво ухмыльнувшись, спросила Рена, глядя на меня сверху вниз. «Задело, значит, все-таки…»

Но вопрос ее так и остался без ответа, так как внезапно она начала оседать на пол, выпустив оружие из рук. Вскочив с пола, я подхватил ее и присел на колени. Проверив пульс, я немного успокоился, убедившись, что это простой обморок. Тяжело вздохнув, я понес женщину в комнату, пытаясь попутно привести нервы в порядок. Уложив ее в постель, я потрогал ее пылающий лоб. «Нет, чтобы сказать, что ей плохо! Нет, будет упорно молчать, а потом грохнется у меня на глазах, чтобы у меня волосы повыпадали от волнения! Чертова женщина, все нервы мне испоганила! Да как ты…» Рена, нахмурившись, пару раз метнулась на подушке. Губы ее раскрылись, и из груди вырвался стон. Не сдержавшись, я припал к ее губам, грубо поцеловав, будто вымещая таким образом свое раздражение. Женщина от этого, как ни странно, успокоилась, и лицо ее разгладилось. Погладив-таки ее по плечу, я сел напротив в кресло, ощущая себя морально и физически выжатым.

Проснулся я вечером, крайне удивленный тем, как незаметно для себя вырубился. Проверив еще раз температуру женщины, и убедившись, что она едва превышает норму, я вернулся на свое место. Комната тонула в сумерках, медленно погружаясь в темноту, а я все сидел и смотрел на нее, ощущая, как сердце то начинает стучать, как безумное, то, наоборот, словно перестает биться вовсе. «Ну, и что мне с этим делать?» – помнится, я уже задавался этим вопросом, вот точно так же сидя в кресле напротив кровати, наблюдая за ней спящей. Мог ли я представить, чем обернется для меня знакомство с этой несносной, упрямой девушкой? Ведь тогда я еще совсем не знал ее, не было этой глупой клятвы у могилы ее брата. Что мне мешало убить ее в той темнице? Или оставить ее там же? Я вдруг представил, что поступил бы так, и сердце в груди болезненно сжалось. «Что за по*бень такая?» Я поморщился, отвернувшись, и начал прислушиваться к собственным ощущениям. Внезапно в памяти, словно цветные картинки, начали возникать не такие далекие воспоминания – как она, впервые увидев меня после комы, от страха ударилась спиной об изголовье кровати, лишь бы оказаться подальше от меня; как грубила и хамила, едва поняв, что жизни ее ничего не угрожает; как впервые поблагодарила за то, что спас ее; как вернулась из похода по магазинам и упрямо лежала полуголая на софе, пока я не отнес ее на кровать; как напилась и залепила мне мою первую в жизни пощечину, а потом заснула у меня на плече; как каждый день умоляла научить ее драться на мечах; как ждала меня после миссий; как обрабатывала мои раны и готовила мне карпаччо с корицей; как обижалась, плакала, но все равно прощала… Как отдалась мне… Как стала только моей… Как твердила, что ненавидит, а оказалось, что… любит.

В груди что-то громко и гулко билось, разрастаясь, и мне показалось, что я сейчас задохнусь. Это было настолько потрясающе и отвратительно одновременно, что я испугался, что умираю.

– Проклятье! – выругался я громко. – Что же ты делаешь-то со мной?!

Резко поднявшись, я пододвинул кресло к столу и начал разбирать бумаги – думал, монотонная работа меня отвлечет. Как же! Попытка отсортировать беспорядочные отчеты, шифры, карты, счета, договора и попросту какие-то бумажки, неизвестно как оказавшиеся на моем столе, именуемые мусором и немедленно отправляемые в корзину, закончилась тем, что я все, к чертям, перепутал. После того, как я второй раз начал перебирать то, что выкинул, и нашел в этой куче два нотариальных заявления, три карты для важных миссий и письмо Тсуны к Занзасу – которое я, ухмыльнувшись, так среди мусора и оставил – то понял, что своими действиями только прибавляю себе работы. Вздохнув, я вышел из комнаты и направился в гостиную, но решил заглянуть в винный погреб, дабы хоть как-то поднять себе настроение.

После второй бутылки лучше мне не стало – наоборот, на душе становилось все сквернее и сквернее. Если я был бы бабой, уже точно разревелся бы от безысходности, но так я просто лежал на кожаном диване, уныло глядя в высокий потолок, в некоторых местах покрытых серебристыми нитями паутины. Я сам чувствовал себя попавшим в точно такие же липкие сети, абсолютно запутавшимся и все более по этому поводу раздражающимся. За полночь я вернулся к себе, решив, что женщина могла уже проснуться, но она продолжала пребывать в беспамятстве. Забеспокоившись, я снова потрогал ее лоб, но температуры не было. Вернувшись в кресло, я подпер рукой подбородок и закинул ноги на подлокотник.