Мазохистка

– Ах, она, стееееерва! – прорычал я, рывком поднимаясь с постели. – Что, вот так значит она сказала, да? Тупо сказала спасибо, а я ей – хдыщ по щеке. Вот так, да? Я, по-твоему, кто? Душевнобольной?

– Ну… знаешь, Ску… – Тяжело вздохнув, я лег обратно. – Иногда ты ведешь себя не совсем уравновешенно. Если не сказать больше…

– Правильно, я веду себя неуравновешенно, если меня вывести из себя! И для этого нужно сказать, как минимум, нечто большее, чем простое «спасибо».

– Например, поинтересоваться, не случилось ли у тебя чего, – предложил Луссурия.

– Правильно, не поинте… че? Господи, хватит ставить все с ног на голову!

– Ты очень грубый, давай посмотрим правде в глаза. То, что Реночка так долго тебя терпит, уже заслуживает уважения. А то, что при этом она прониклась к тебе теплыми чувствами, вообще, если честно, не поддается никакому анализу.

Я отвернулся к окну. Мне было неловко обсуждать с ним эту тему. Но мне вдруг стало интересно:

– И… давно она… прониклась? – я постарался, чтобы это прозвучало, как насмешка.

– То, о чем мы сейчас говорим, останется между нами, Ску. Поэтому и то, о чем мы говорим с ней, тебе знать не нужно.

– Что?! – Я снова сел на кровати, сердито глядя в глаза, скрывающиеся за темными стеклами. – Что еще за врачебные тайны, психолог ты недоделанный?!

– Ну, хорошо, тогда, думаю, и ей будет интересно услышать, что ты, такой весь холодный, не способный чувствовать, вдруг заинтересовался такими вещами, – приставив палец ко рту, весело проговорил Луссурия.

– Проехали, – буркнул я, вновь принимая горизонтальное положение.

– Итак, на чем мы остановились? Ах, да. Объясни мне, пожалуйста, что же так вывело тебя из себя, раз ты опустился до такого, что распустил руки.

– Она… я… в общем, я сказал, что… – «Черт, как ни крути, я виноватым выхожу», – скрипнув зубами, подумал я. – Я сказал, что не хочу все это делать, поэтому и благодарить меня незачем.

– Боже ж ты мой! – парень театрально всплеснул руками. – Скуало!

– Давай без истерик, а?! – рявкнул я на него.

– Ладно, – он прочистил горло. – И что же она тебе на это сказала?

– Спросила. Зачем тогда я это делаю.

– И зачем же?

– Да чтоб я знал! Не перебивай меня, млин!

– Хорошо-хорошо.

– Ну… и спросила, какая мне от этого выгода. Вот я и вспылил.

– Кхм… зная Реночку, она бы никогда такого просто так не спросила, – заметил Луссурия. «Да чтоб тебя, а!»

– Не знаю. Тебе виднее, – глухо ответил я.

– Не будешь откровенным, ничем не смогу тебе помочь.

– Ладно, ладно, я сам задал ей такой же вопрос. Когда она мне раны обрабатывала.

– Скуало, ты просто ужасный че…

– Луссурия!

– Извини, не сдержался. Итак, она показала тебе тебя же самого, и ты вышел из себя, правильно я понимаю?

Я поперхнулся.

– Выходит, ударить ты должен был себя, а не ее.

«Проклятье!»

– А я еще более чем уверен, что Рена тогда простила тебя уже минут через десять.

– А вот хрен! Полчаса ждал, когда она лицом повернется, чтобы сказать ей…

– Прости меня, я так виноват?

– Еще чего! «Спасибо».

– Хм… Итак, мой неуравновешенный, себялюбивый, не умеющий извиняться товарищ. Что же произошло потом?

– Ничего стоящего внимания. Какая разница, что произошло потом? Ушла-то она из-за того, что я… ее ударил.

– Неа.

– Как это – неа? Я тебе говорю…

– Я более чем уверен, что наша красотка покинула тебя вовсе не из-за рукоприкладства. Хотя я бы на ее месте отмутузил тебя в ответку.

– Пошел ты.

– Ладно, не хочешь говорить, что произошло потом, давай поговорим о том, что произошло до этого.

– О чем это ты? – я вскинул бровь.

– А ты не догадываешься?

– Нет.

– А если подумать?

Я подумал. И ужаснулся. «Неужели и про это она ему рассказывает?»

– Не знаю, о чем ты!

– Да уж точно не о том, о чем ты подумал. Скуало Суперби умеет краснеть, вы только посмотрите! – хихикнул Луссурия.

– ВРОООООЙ, ИДИОТ, Я ТЕБЯ СЕЙЧАС…

– Успокойся, я говорил о признании.

– Каком еще?.. А… ты об этом, – я уставился в окно.

– Ты ощущаешь себя виноватым, а это уже хорошо.

– Ничего я не ощущаю!

– Ощущаешь, ощущаешь. Вот только признаться себе боишься.

Я дернулся как от удара.

– В точку, да? Подумать только! Она сама тебе призналась. А ты что?

– А что я? Я ничего!

– Вот именно. Так она и сказала.

Сердце рухнуло куда-то вниз. Я принял сидячее положение.

– Так… и сказала?

– Да, так и сказала. – Луссурия внимательно на меня посмотрел. – А ведь ты совсем не «ничего».

– А?

– Знаешь, Ску, а я думал, ты похрабрее будешь. По крайне мере, похрабрее девочки, которая и жизни-то толком не видела с этим своим гиперзаботливым братцем. Самому-то не стыдно?

– Ничего мне не стыдно! В чем еще она меня храбрее, я не догнал.

– В осознании своих чувств, вот в чем!

– Нет у меня никаких чувств, – как мог спокойно произнес я, глядя на носки своих сапог.

– Зачем тогда я сейчас здесь? Раньше ты бы в жизни меня не позвал и не стал бы ничего вообще рассказывать. Ты что, ничего за собой не замечаешь? Не понимаешь, что волнуешься за нее сейчас? Будешь еще отрицать мне тут, что тебе ее не хватает? Разве тебя не задевает, что она ушла от тебя?

– Отстань. Просто уйди, ладно? – попросил я, встав с кровати и подойдя к окну. – Дай мне побыть одному.

– Да ты и так всю жизнь один! Никуда я не уйду, пока не вобью в твою упрямую голову то, что должен вбить!

– И что же? Я сам ни хера не понимаю, ясно тебе или нет?! Я не знаю, что со мной происходит! Не знаю и знать не хочу, мать твою! Меня тошнит от того, что я все время о ней думаю! Я выкинуть ее из головы не могу! И хочу ее постоянно! А вот сейчас сижу и думаю, не сожрал ли ее гребанный медведь!