Меч Тамерлана

Предупреждающим жестом я остановил Михаила, намеревавшегося было влезть в разговор:

— Но защищать родную землю приходится порой и в ответных походах на врага. Ибо невозможно сокрушить противника лишь в обороне — вот, разбили мы татар на Куликовом поле, а уже через год Тохтамыш начал готовить новый поход. Мы ударили первыми, разбили хана в Булгаре — так ворог вновь копит силы, желая отомстить… Потому и приходится нам вновь идти в поход!

Переведя дыхание, я продолжил:

— Но не для того, конечно, чтобы грабить и истреблять простых жителей, отомстив им за прошлые татарские разорения, нет. Мы должны лишить Тохтамыша столицы, забрать его серебро, забрать его мастеров. Хан, не сумевший защитить свой стольный град — это хан уже наполовину… И не каждый бек или мурза приведет ему своих нукеров в следующий поход. Хан без серебра — хан на четверть, ведь он не сможет заплатить даже своим приближенным! А орда без кузнецов-оружейников — это орда уже без тяжелой конницы…

Кивнув дружинному, я посмотрел тому прямо в глаза:

— Именно поэтому, Миша, ты не совсем прав. Ведь в этом походе мы защищаем родную землю также, как защищали ее на стенах Ельца от татар Ак-Хози! Другое дело, что надежду на спасение души имеет тот воин, кто падет в битве с басурманами — а не тот, кто убивает их без разбора во время грабежей… При этом не различая, кто перед тобой — сложивший оружие воин или беременная женщина! Такому богатырю одна дорога — в адское пекло…

Объяснил как смог, как сам все понимаю — и вроде как даже получилось. Задумались и Михаил, и Иван — но некоторое время спустя ушкуйник упрямо изрек:

— Все одно в церкви что делать? Часами спину гнуть да поклоны бить? Так и лоб расшибить можно… Что я, сам не могу помолиться?

Последнее утверждение вызвало невольную усмешку дружинного:

— Что, неужто сам молишься?

Шемяка мотнул гривастой, нечесаной головой:

— Молюсь! Перед каждым боем молюсь!

— Это как? Господи, спаси и сохрани?

Иван чуть даже покраснел:

— А хоть бы и так! О чем еще просить-то?

Миша пожал плечами:

— Да о чем посчитаешь нужным… Вообще-то нормальная молитва — короткая и по существу. Вот только… В храме-то человек молиться не один, а с другими прихожанами, соборно. Слышал, как Господь заповедовал? Где двое соберутся во имя Мое, там Я посреди них! Значит, в храме-то благодать Святого Духа пребывает, не иначе… И молитвы наши будут услышаны куда как быстрее, коли Господь пребывает с нами на литургии!

На мгновение прервавшись, Михаил продолжил:

— А что долго служба идет — так ведь прихожане не только за себя и родных молитву читают. Но и за всю землю нашу Русскую, и за народ, и за князей, и за все наше воинство! Пока течет искренняя, соборная молитва из храмов к Небу, будет стоять и наша земля! Не случайно же Господь назвал христиан солью земли… Наконец, без церкви нет и святых Таинств — того же крещения, венчания… Исповеди и причастия.

В этот раз усмехнулся Шемяка:

— Ну, вот и что твоя исповедь? Что же, человек исповедается священнику, и грешить перестанет, так?! Вон, пойду покаюсь, что убил — а за воротами храма снова убью? И снова покаюсь?!

Дружинный покачал головой:

— Во-первых, о своих грехах исповедуются Господу, перед Ним и каются — а батюшка этому покаянию только свидетель… И знаешь, как говорят? Нет веры без дела… Исповедь не может быть искренней, настоящей, если человек грешит, а потом грехи свои с легкостью повторяет, думая — вот, согрешу и снова исповедаюсь. Нет, брат лихой, так не пойдет!

Сделав очередной гребок, Миша продолжил:

— Конечно, люди не безгрешны. И в борьбе с грехом нам и дарована исповедь, как важнейшая средство на пути к спасению… И да — грехи, конечно, повторяются. Коли то не смертные грехи вроде блуда, прелюбодеяния, воровства или убийства… Ну, про убийство в бою я речь не веду — но вот после боя, на кураже над побежденными… Этого быть не должно.

Немного помолчав, Миша продолжил:

— Смысл в чем? За смертной чертой нам бесы все грешки припомнят — но за раскаянные, исповеданные и разрешенные священником грехи спросить уже не смогут. Вот и каются люди, каются… И думаешь, так легко рассказать вслух о самом стыдном, в присутствии священника? Когда язык не поворачивается вслух произнести, что делал — потому как срамно или стыдно?! Вот и думай, легко ли исповедаться — и есть ли в твоей исповеди искреннее раскаяние… Сам же ведь ни разу не испытал этого таинства?

Иван промолчал, не найдясь, что ответить — до того серьезна речь моего ближника, до того тверды его слова… Но тут уж не удержался и я сам:

— Ну, положим, с исповедью все ясно. А что же причастие? Как понять это таинство, Миша? Сможешь объяснить своими словами?

Дружинный, немного подумав, ответил:

— Дивны мне твои слова княже… Но попробую.

Сделав еще один гребок — и секунду помолчав, гридь начал свой сказ:

— Таинство Евхаристии Господь заповедовал всем христианам на Тайной Вечери — еще при земной жизни. Если кратко — вкусив Тела Христова и Крови Христовой человек и сам становится единен с Господом… Иначе это называется Богообщением — и через причастие человек получает как сильнейшее средство борьбы с грехами и искушениями, так и порой, телесное исцеление. Но также Евхаристия с греческого означает Благодарение — выходит, причащаясь, мы благодарим Господа за Его жертву, за распятие, принятое за все наши грехи! За спасение от геенны огненной, ставшее возможным после сей жертвы… И за Его помощь и заступничество уже в нашей земной жизни.

Помолчав пару секунд, Миша продолжил:

— Да в конце концов — если Сам Христос заповедовал нам Евхаристию, то кто мы такие, чтобы сомневаться в этом Таинстве и отказываться от него? Даже если своим скудным человеческим разумением мы не можем постичь всей глубины Божьего промысла?! Причастие нужно испытать, прочувствовать его со всем трепетом, что испытывает человек перед чашей, когда осознает — Дух Святой сошел на нее и обратил вино и хлеб в Кровь и Тело Господни! Что вкусив Святых Христовых Тайн верующий может и ненадолго, но становится единен с Богом?! Это нужно самому испытать…

После такой отповеди я и не нашелся, что сказать. Ранее мне казалось, что те редкие разы, когда я причащался, я вкушал лишь вино и хлеб, символизирующие Тело и Кровь, не более… Хотя определенно, какой-то особый душевный трепет и восторг действительно испытывал — пусть и недолго… Но ведь испытывал же.

Как и словно бы физическую легкость и необычное душевное спокойствие, реальное облегчение после исповеди…

— Вон он Сарай, княже…Сарай-Берке.

Я обернулся к резной голове полярного медведя, украшающей нос корабля, проследив взглядом за рукой заметно посерьезневшего Шемяки… И действительно разглядел едва заметные вдали вышки минаретов.

— Всем приготовиться к бою!!!

Глава 11

Листопад (октябрь) 1382 года от Рождества Христова. Сарай-Берке, новая столица Золотой Орды.

…- Стрельцы, пушкари — приготовились!

Головные суда моей флотилии вооружены «вертлюжными пушками» — так я решил называть бомбарды, заодно переименовав их из «тюфяков» в пушки. Кроме того, сборный «полк» судовой рати, состоящий как из старых ушкуйников, так и освобожденных в Азаке невольников (обученных ветеранами-ротниками), вооружен множеством арбалетов. Благо, что стрельба из них не в пример легче стрельбы из лука — и при большом числе самострелов плотность залпа нивелирует огрехи в точности стрельцов.