Меч Тристана
Шрифт:
В общем, попутешествовать было интересно. Как-никак круиз по Средиземному морю — с детства о таком мечтал. Но политического смысла почти ноль.
А вот на просторах Польши почувствовал Тристан что-то родное. Для кого же все-таки? Для потомка древних пиктов Тристана или для простого российского паренька Вани? Наверное, для обоих сразу. И понял он, что здесь задержится. Даже подумал: то-то обрадуется Мырддин со своим глобальным историческим экспериментом, если по прихоти Ивана польский король возьмет да и согласится стать вассалом короля Артура!
Однако до этого дело не дошло, и прежде всего потому, что Тристан оказался не первым, кто строил здесь и
Замок Сигурда Отважного стоял на высоченном зеленом холме, внизу, вкруг него, образуя крутую излучину, протекала широкая в этих местах река Одра, а за нею во все стороны простирались леса, леса и леса. Красивое место, приятное, равнинное, и никакого тебе моря. От моря Тристана уже тошнило. Подъезжали они с Курнебралом к городу на роскошных лошадях, купленных совсем недавно. У Тристана — арабский жеребец, быстрый как ветер, взращенный для скачек и погонь, рассчитанный на рыцаря в легких доспехах. Оруженосцу же верному традиционно полагалась кобыла кастильской породы, мощная и выносливая. Эта зверюга и тащила на себе латы Тристана, в то время как сам он двигался налегке, правда, с мечом, но перевязи накинуты поверх модного кафтана местного покроя, совсем новенького, с иголочки, а на голове — огромная шляпа с перьями.
На окраине города им захотелось пить, свернули с дороги в корчму, да и разговорились с хозяином. Здешнего сюзерена — герцога Сигурда Жилина по прозвищу Отважный в народе любили. «Странное родовое имечко у него, — подумал Тристан. — То ли поляки так произносят французскую фамилию Жилен, то ли герцог этот в действительности какой-нибудь Васька Жилин из-под Пскова».
Меж тем корчмарь рассказал, что силой физической Бог не слишком щедро наградил Сигурда, зато отличался хозяин замка необычайным умом и сообразительностью, да и отважен был по-настоящему. А еще богатство его, нажитое во многих походах, считалось несметным, причем путешествовал Жилин всегда с небольшим, но очень сильным отрядом опытных бойцов, и маршруты его путешествий были мало кому известны. Подданным своим платил герцог щедро. Весь этот город с чудным названием Зелена Гypa, то есть Зеленая Гора, жил припеваючи, весь — от придворных пажей до последнего сапожника.
Подивились Тристан с Курнебралом и спросили:
— В чем же секрет таких успехов вашего сюзерена? Не может ведь не быть секрета, когда все так хорошо, пусть даже в одном, отдельно взятом, маленьком городе.
— Тайна сия велика есть! — начал было пудрить им мозги корчмарь, но потом раскололся. — Ладно. Скажу вам в виде исключения. Только чтобы больше никому, а уж если герцог прознает — он такой, он может прознать! — на меня ни в коем разе не ссылаться.
Тристан обещал, дав кабатчику слово рыцаря, и тот зашептал:
— Есть у нашего сюзерена Жилина маленькая тайская собачка, по-другому, собачка из Страны Эльфов, как ни назови ее, собачка волшебная. Люди разное говорят, откуда она взялась на самом деле, но в ней-то и заключена вся сила герцога Зеленогурского. Ведь на шее той собачки висит еще и колоколец необыкновенный. Колоколец, когда качнешь его, позвякивает И как услышит кто этот потусторонний звон, так одни ото всех хворей излечиваются, некоторые, говорят, даже воскресали, а другим, наоборот, плохо делается, так что они умирают враз. Много всяких небывалых вещей умеет делать эта собачка, лично я всего и не знаю. А зовут ее Лоло-ци-Ци. Вот и все.
Конечно, весь это рассказ представился Тристану, да и Курнебралу тоже, дремучей польской ахинеей, но все-таки они запомнили
слова корчмаря. На всякий случай. Мало ли что. Дыма-то без огня не бывает. Запомнили, поблагодарили за доброе вино, да и пошли ко двору герцога.И надо заметить, герцог сразу им понравился. Радушный хозяин, живо реагирующий на все новое, держался он достойно в любой ситуации, разговор умел вести интересно на самые разные темы, а еще обладал удивительным для десятого века чувством такта, за которым угадывалось нечто большее, нечто неуловимое. Обаянием тайны называют это иногда. С Курнебралом обсуждать подобные вещи представлялось абсолютно бессмысленным — оруженосец был умен, но прост и в тонкостях психологии не разбирался, потому Тристан лишь спросил его как-то:
— А что ты думаешь. Кур, по поводу национальности нашего сюзерена? И откуда так много языков знает, говорит на всех практически свободно?
— Чего ж тут особенного, сэр? — удивился Курнебрал такому вопросу. — Ты и сам языков знаешь не меньше. Вестимо откуда — из путешествий, из общения с людьми. А вот каких кровей будет наш новый друг Сигурд, и не знаю, право. На лицо как будто человек он южный, а борода вроде почти рыжая, и веснушки, и глаза синие. Не пойму я, сэр, не пойму. А сам-то он тебе что рассказывает?
— А ничего не рассказывает, — ухмыльнулся Тристан. — Знаешь, как он ответил мне на прямой вопрос: «Я зверь благородный, но был всю жизнь сыном без матери, нет у меня и отца, как у людей, потому я всегда одинок». Сам понимаешь, как я оторопел от таких речей его, и только решил уточнить, почему же он зверь, а Сигурд мне этак просто: «А разве человек — не зверь?» Я не нашелся что ответить.
— Я бы тоже не нашелся, — кивнул Курнебрал. — Но все равно с сэром Сигурдом можно иметь дело. Так я считаю.
— С паном Сигурдом, — поправил Тристан.
Курнебрал только рукой махнул:
— Не люблю я этот их бесовский язык!
А Тристану, наоборот, польский нравился. Он очень быстро освоил его, говорил легко, практически без акцента, но не уставал умиляться забавной транскрипции собственного имени в устах Жилина — «Трыщан». Это звучало как треск ломаемого дерева, как шум разрываемой парусины, а еще напоминало о слове «тыща». Тоскливое напоминание: тыща лет разделяла их эпохи.
Несколько раз выезжал Тристан вместе с герцогом в походы. И не без успеха. Совершали они набеги на селения зловредных англов и саксов, тех самых, что уж не первый год снаряжали полки против Логрии. Тристан считал это про себя войной в тылу врага, а Жилин рассматривал, похоже, как очередную возможность поживиться — не более. В отличие от Тристана, который всегда быстро тратил на путешествия и развлечения все заработанные в боях деньги, Сигурд старательно накапливал золото в подвалах своего огромного замка и приобретал новые замки, а также скупал оружие, земли, скот и людей. Кроме того, он приваживал мудрецов, знахарей и умельцев. За всевозможные новейшие изобретения щедро платил.
Например, некий Жегин смастерил ему небывалый меч и назвал его Гжам. Такого острого и прочного клинка не знали еще ни в одной стране мира. Сигурд рассказывал, что, проверяя качество работы кузнеца Жегина, он одним взмахом разрубил пополам ту наковальню, на которой меч и был выкован. Тристан позволил себе не поверить и на всякий случай спросил:
— Каким же заклятием заговорен твой меч, Сигурд?
— В том-то и секрет, брат Трыщан, что этот меч не надо заговаривать, он сам по себе волшебный.