Медики шутят, пока молчит сирена
Шрифт:
С. 61
О работе электромонтером
А. И.: «Я в юности работал немножко и электромонтером <1943>. Можете представить себе, какие у меня были пальцы — толстые, грубые. Мы гайки вертели руками, с ключами было всегда дефицитно. Как я проверял электрощиток — под током он или не под
С. 63
О поступлении в 1-й Мединститут
А. И.: «На собеседовании меня скорее всего „зарезали бы“ по политическим мотивам < репрессированы родители>, несмотря на золотую медаль. Но профессора Иванов и А. И. Макарычев пришли к Председателю приемной комиссии и начали „ля-ля“ с ним, и незаметно переложили мое дело из папки „На собеседование“ в папку „Принять по результатам собеседования“».
С. 68
«Мы Вас призываем в военно-морское училище»
А. И.: «Я пришел по повестке.
— Паспорт!
Даю паспорт. Бац — в стол.
— Мы Вас призываем в военно-морское училище.
Я смотрю: ребята вяжут узлы. Я сижу, смотрю на них и Лихорадочно соображаю, что же мне делать, что делать? Подхожу к вахтеру, говорю:
— Мне надо перевод получить, дайте мне паспорт.
— Пожалуйста, возьмите.
Больше они меня не видели. А так — очень просто: паспорт, и все! Ты уже на крючке, ты трепыхаешься, но за губу взяли. Сволочи, они не имели права, конечно, 10-классник, я не призывной еще был. Это был 1946-й, мне 18 лет, но я еще в школе».
Хапай воздух!
А. И.: «Я учился патологической анатомии на кафедре Анатолия Ивановича Струкова (1901–1988), был еще жив А. И. Абрикосов (1975–1955). С Абрикосовым я не разговаривал, экзамен ему не сдавал, потому что он ставил тройки, а мне нужны были пятерки, потому что нужна была повышенная стипендия, кушать хотелось очень. Но он, скотина, этого мог не понять. Читал он лекции скучно. Учили делать срезы, и основное время я потратил на то, чтобы научиться точить ножи на мраморной плите. Туда и обратно. Точишь острием вперед. В этом состояла моя двухмесячная анатомическая школа, потом поехал вскрывать трупы. Я помню — пришел на кафедру Абрикосова — Струкова, и мне сказали: „Андрей, хапай воздух! Вот то, что носится, надо слушать“. Но можете, конечно, это все не слушать, умнее будете».
С. 71
Больной закурил — выкинули из клиники
А. И.: «Я работаю у Мясникова, 1952–1953 год. Прихожу на работу — больного нет. Где больной? У него обострение язвы.
— Андрей, он закурил.
Я говорю:
— Ребята, но у него обострение язвы, того гляди прободнет.
На меня Виноградов вот так посмотрел — ассистент < Мясникова>, Алексей Викторович, будущий заведующий кафедрой.
— Андрей, я не понимаю, о чем ты говоришь! Он закурил. Этого абсолютно достаточно, чтобы вышвырнули из клиники.
И вышвырнули. Никаких! Попробуй там, в клинике, покурить! А у В. Н. Виноградова,
я боюсь, как бы не вместе с ординатором выкинули. Там жесткая была дисциплина».С. 72
Доктора уважали больше, чем директора завода
А. И.: «И вот я окончил медицинский институт только что. Приезжаю в Волоколамск работать участковым врачом. Это районный центр, бездорожье. Как больной ко мне относился? Я Вам скажу. Я пришел в баню, ну, очередь, конечно. Стою в хвосте со своим свертком — с мочалкой и шмотками. Выходит банщик:
— Доктор, проходите!
Я оглядываюсь по сторонам, это кому? Впереди стоит директор ободно-механического завода, фигура номер один в этом районном центре.
— Доктор, проходите! Ну, Андрей Иванович, что ты стоишь? Эти постоят».
С. 86
Презерватив ввел в пищевод
А. И.: «У нас лежат больные с кровотечениями из расширенных вен пищевода. Это ургентная ситуация, которая требует совершенно четких действий. Я дежурил, у меня больной начал течь. Но это — районная больница, я один на все отделения — хирургия, гинекология, терапия. Мне было 25 лет, я позвал медицинскую сестру говорю: „Слушай, на тебе трояк, сходи в аптеку, купи мужской презерватив“. А она… Я не понял, что я такого хамского сделал. Потому что надо было ввести зондом его вглубь и надуть, чтобы он пережал вены пищевода расширенные. Какие у меня там были другие методы? Только этот. Я ее обругал…»
С. 93
Сцена: хирург во время операции бросает на пол скальпель…
А. И.: «Была после 4-го курса практика, меня позвали ассистировать новому хирургу. Дама приехала с мужем в рядом располагающуюся воинскую часть, пришла на работу, врачебный диплом, хирург. А наш хирург, мощный фронтовой хирург, Владимир Иванович Варсобин, он обрадовался и в отпуск уехал.
Операция по поводу непроходимости. Я ей ассистирую, открываем живот. Как открываем? Кожу разрезали, хорошо, подкожную клетчатку разрезали, хорошо, дошли до брюшины, а черт его знает, где брюшина? Лезем дальше, а никакой брюшной полости нет, потому что это второй заворот кишок после перитонита. Она не понимает, что перед ней. Рубец, она в этом рубце что-то делает, никакого толку, она не знает, где кишки, она до кишок добраться не может. Дальше была гениальная сцена — она бросает на пол скальпель и пинцет и в слезах выбегает из операционной!
Кланька, она же Клавдия Ивановна, сестра операционная, говорит:
— Андрей, робеть нельзя, держи сапожок.
Дает мне в руку сапожок такой, расслаивать. Я начинаю под ее руководством, нас двое, на наркозе нянька, нас только двое. Я начинаю расслаивать брюшину. Мать честная! — вдруг она расслоилась, я увидел кишечник. Я начинаю одну спайку за другой рассекать, потом раздается такой характерный „бррру“.
— Все в порядке, зашивай!
Я где-то рассек ту спайку, которая основанием была для структуры кишки. Зашил под ее руководством. Она говорит:
— Ну, хорошо, потом надо будет кровь перелить.
Тогда это было модно. Вот и все. Мужик ушел домой в общем здоровым. Это была норма подготовки врача. Я это запомнил, потому что лазить в пузо при непроходимости — дело дико ответственное, очень трудно, там понять ничего нельзя, когда это конгломерат соединительной ткани, а в нем кишки. Вот, как быть? А эта Кланька, она работала в войну, а через Волоколамск отступала армия Панфилова. И на руках у этой старшей сестры генерал погиб от ранения. Это фронтовые люди, они умели работать. И я обязан был работать».