Медики шутят, пока молчит сирена

Он берет ее ногу, что-то там делает, она взвизгнула. Он ей говорит: „Тпрру-у-у!.. Мать твою так!“».

С. 715

* * *

М. Е. Жаткевич удаляет эмболу из легочной артерии

А. И.: «Я вспоминаю нередко Михаила Евгеньевича Жаткевича, который первым в нашей стране удалил эмболу из ствола легочной артерии. <…> Он страдал избыточной скромностью, ничего никогда не защищал. Ни кандидатской — ничего! Вот не хотел, и все! Но это исключительный случай, это талантливейший хирург, совершенно выдающийся хирург. И он мог себе позволить удалить эмболу из легочной артерии, оперируя на поджелудочной железе, на толстой кишке, на средостении, на раке пищевода. Это Паганини. Но это исключение, это не правило.

Этот двухметрового роста Михаил Евгеньевич Жаткевич, хирург 71-й или 70-й больницы на Можайке. Я у него бывал, я его хорошо знал. Он был блестящий хирург, и он вынул тромб из легочной артерии, зашил, и больной остался жив. И когда ему сказали: „Ну, описывай!“, он ответил: „Нет, я не пишу, я не писатель“.

Описал это Малиновский Николай Никодимович. Статья идет за авторством — Малиновский, Жаткевич. А Малиновский, чтобы получить, так сказать, доступ к материалу, провел операцию на собаке. Сделал тромбоз и на собаке повторил операцию Жаткевича на человеке. Жаткевич умер от рака головки поджелудочной железы».

С. 766

* * *

М. И. Перельман (род. 1924) [46] : рак или туберкулез?

А. И.: «Когда Миша Перельман кладет снимок, он делает такой жест: раз! — и бросает снимок, и диагноз называет. Однажды я говорю:

— Миш, это туберкулез!

— Андрей, это типичный рак!

— Мишенька, ну, конечно, это типичный рак, только это туберкулез!

46

Перельман Михаил Израйлевич — академик, главный фтизиатр Минздрава СССР.

Разница в одном — я знал больную, а он знал снимок. Ну, хорошо, я же не буду оперировать, ну, лечи! Оказалось — туберкулез. Это к тому, что по снимку отличить туберкулез от рака или первичного лимфогранулематоза легких не всегда удается. Но мы должны с вами хорошо знать границы доказательности. Сказать, что я ничего не понял, это хорошо. А сказать, что я понял, а на самом деле ничего не понял, это плохо».

С. 750

* * *

Когда оперирует Андросов…

А. И.: «Был хирург Сергей Сергеевич Юдин, у него был ученик, Павел Иосифович Андросов (1906–1969). Когда Юдина сослали в Новосибирск, то Андросов возил ему туда инструменты, чтобы он оперировал. Андросов — лауреат Государственной премии и членкор Академии. Вот Андросов оперирует, я стою сзади и дышу ему в затылок. Он был хирург высшего класса и человек хороший. Он поворачивается. Видимо, я где-то на него приналег, он говорит: „Андрей, я тебе не мешаю?“ Я вижу: там кишки горой, а надо зашивать живот. А после операции кишки в пузо не лезут, зашить не может, брюхо — тьфу! Ему говорят:

— Павел Осипович, перитонит!

— Молчи! Когда оперирует Андросов, он может плюнуть в брюшную полость, зашить и перитонита не будет.

Берет иглу, тыкает в кишки, газ выходит. Зашил, и все в порядке, никаких проблем. И не было перитонита, конечно, никакого. Идеальные руки».

С. 745

* * *

Профессор А. И. Борохов помнил все ИБ тяжелых больных

А. И.: «Надо прочитать книгу Александра Исааковича Борохова. Был такой профессор, он в 2006 г. умер, один из сильнейших пульмонологов нашей страны. Он писал легочную патологию для „Справочника практического врача“. Он и войну провел и потом служил на военно-морском флоте. В Смоленске заведовал кафедрой. Поскольку он имел характер, видимо, занозистый, то из ординатуры его призвали в армию. И чтобы поднять тонус его центральной нервной системы, отправили его на остров Русский. Есть такой островок в заливе Петра Великого, а залив этот во Владивостоке, туда даже карась не заплывет без разрешения. Самый секретный остров в стране. Теперь-то все по фигу, все открыто, все разрушено. Но он служил еще тогда.

Он поработал немножко. Но это флот, а с флотом шутки плохи, это не армия, там порядочных людей много. И серьезные люди. Через некоторое время офицеры перестали ложиться в окружной госпиталь, а ложились к этому ординатору Борохову. Через несколько месяцев всем стало ясно, что этот старший лейтенант — совсем не ординатор, его уровень — заведующий отделением, крупным, он — лучший врач на флоте. И командующий говорит: надо его в госпиталь поднять. Начальник госпиталя ставит его, лейтенанта, заведовать отделением. Хотя и не положено, ниже майора нельзя, но чин он не получает. Занозистый — нервы портил начальству. Отправили его заведовать отделением в госпиталь, в Петропавловск Камчатский. Но опять офицеры, больные не желают уезжать из Петропавловска Камчатского куда-то еще. Начальство бдило и послало к нему комиссию, чтобы, наконец, набить ему морду так, чтоб он не поднимал носа. Комиссия приходит. Борохов поднимает свое отделение: „Товарищи офицеры!“ Все встали.

— На обход. Заберите истории болезни. На обход!

Полковник, приехавший его ревизовать, приказывает:

— Никаких историй! Докладывать будете лично Вы.

И Борохов пишет: „Вот тут он попался, вот тут он влип. Потому что я всех больных знал, я их смотрел, когда принимал, и минимум дважды в неделю делал обход и записывал. Поэтому для меня проблем не было“. И он 20–30 больных лично, хотя он заведовал отделением, лично докладывал. А полковник стоял и по истории болезни сверял, что же он болтает. Все цифры совпадали — и по билирубину, и по пульсам, и по давлению. Диагноз, анализы. Поскольку это был экспромт, то полковник — в растерянности: у него задание — снять к чертовой матери Борохова с работы. А он не может, он в дураках, и это — флот! Тогда он говорит:

— Выйдете из палаты!

И попытался „поработать“ с офицерами, которые лежат в отделении. Ну, там ему вломили. Это флот — там никого не боятся. Камчатка, дальше не пошлют. Ему вломили, и он вынужден был отписать во Владивосток, что, мол, ничего не могу поделать, сволочь, конечно, но придется оставлять на работе, оснований для снятия нет. Так Борохов и прослужил там какие-то годы, а потом вышло послабление, и он поехал продолжать ординатуру в свой родимый Смоленск. И очень быстро стал профессором, заведующим кафедрой. Но больных он знал лично. <…>

Борохов пишет, что однажды он столкнулся с больным, у которого при воспалении легких была непонятная гипертермия. А тогда норсульфазол помогал при пневмонии божественно, сразу, в один день. А тут — нет! „Я не понимаю, в чем дело, видимо, у меня недоумение было на лице на обходе, и матрос, сосед больного говорит: „Да он под подушку таблетки кладет“. Ну, вызвал сестру, выпорол ее, объяснил русским языком, и больной выздоровел“. Но дальше он пишет: „Сколько я ни пытаюсь добиться в клинике, чтобы пациент принимал таблетки при медицинской сестре, мне это не удается. На флоте это было идеально“».

С. 766

* * *

В. И. Бураковский (1922–1994) [47] : «Я разговариваю с тобой (по телефону), а бригада уже едет»

А. И.: «Я эту школу проходил много лет назад. Звоню Владимиру Ивановичу Бураковскому.

— Владимир Иванович, наш профессор, он оперировал, у больного аневризма аорты брюшной. Это был Иванов, покойный ныне. Понимаете, эта аневризма, она у меня на глазах пошла вроде бы.

47

Бураковский Владимир Иванович — хирург-кардиолог, академик АМН СССР.