Медленный скорый поезд
Шрифт:
— Это зачем? — спросил.
— Народное средство, — объяснила Марина, натирая картофелину в блюдечко. — Все у нашей проводницы есть, запасливая девочка, до Москвы не пропадем…
Сложила из бинта два тампончика, намочила их в стакане с водой, чайной ложкой уложила на них натертую картошку, сказала:
— Ложитесь, Пастух, и лежите смирно, пока резь не угунет. А я вам книжку почитаю — баюкальную.
Баюкальным оказалось что-то про физику. Умное очень. Глаза болели, но мокрый картофель утишал резь. Пастух слушал-слушал и уснул, как исчез из действительности. А вернулся в нее практически сразу, будто и не спал вовсе. Но за окном уже лихо светило солнце, колеса вагона погромыхивали ровно, Марины в купе не было, а часы Пастуха показывали аж десять часов и двенадцать минут. Сколько ж он проспал с картошкой
Глава восьмая
Пастух пошел спросонья умываться, глаза опять промывать. Их саднило все еще, но уж куда легче было. Картошка отменно помогла.
Сказал Стрелку, уже торчащему в коридоре:
— Буди эту покеристку, пойдем в ресторан, мне срочно выпить надо.
— С утра? — удивился Стрелок.
— Осуди меня еще, — склочно сказал Пастух.
Пока промывал глаза, брился и так далее, думал. Погано было. По второму разу переиграл его Слим, легко переиграл, буквально ярко, прям-таки детский мат ему впарил. И ведь Пастух вроде сам вел его подальше от поезда, сам дорогу выбирал — или не выбирал, — но Слим шел за ним, а не наоборот… Или кто-то, ясный болт, невидимый… или невидимые… кто-то следил за ними, кто-то легко и мигом менял стрелковую позицию, невидно и бесшумно выстрелил этой ослепляющей*censored*ней как раз в нужное время и в нужном месте. Кто?.. Да кто бы ни был — Пастух сам подставился, пошел зачем-то за Слимом, а надо было его сразу убрать, когда с перрона сошли, за пристанционными кустами. И — все! Ан — повелся. В буквальном смысле слова.
Однозначно Слим не в одиночку был в поезде, кто-то его подстраховывал — один или двое, или трое, кто-то ассистировал ему. И с какой целью?.. Ну ладно бы с целью надежно и без хвостов ликвидировать старого и незадачливого врага, это понятно и логично. Но на кой ляд устраивать спектакль с очередным исчезновением? Нежданно, ярко, пафосно — ну день Победы просто какой-то…
И ведь если и не выиграл, то круто слинял с поля боя, *censored*нок! И все равно вроде как переиграл Пастуха. Дуриком! Второй раз! В сумме два — ноль в его пользу, и когда теперь Пастуху отыгрываться? Детский сад прям какой-то, средняя мальчуковая группа, средний уровень дебильности.
Другой вопрос: зачем Слиму эти проходные победы? Что за кукольный театр? Убить — не убил, а вот глазки попортил — это ж какой эксклюзив! Кого-то из своих солдат в лесополосу пораньше отправил — с этой «гитарой»… А все ж зачем? Слим — артист, да, но на фига тут эти детские «кошки-мышки»? Непродуктивно. Или у него план какой-то есть… По кавказскому принципу: мы тебя сразу не убьем, мы тебя по частям резать будем.
Хотелось утвердить: третьего раза не будет. Но думалось иначе: будет и третий раз. А то и четвертый, и пятый, пока везухи этой дурацкой Слиму хватит. В этот раз Слим, игрок гребаный, ушел очевидно живым, поиграл с Пастухом, фокус показал и ушел к себе в вагон — до следующей поры. Коротко сказать — повел свою игру. Именно так: игру. Не смертельную. Уже хорошо, что означил сей факт. Буквально ярко означил. Пафосно. Даром что четыре года ждал… И что остается? Еще четыре года ждать третьего раза?.. Да и на кой хрен Слиму эта бессмысленная игра в глупого кота и бумажку на веревочке? Слим считает себя хозяином этой веревочки, а Пастуха — именно глупым и медленным котом. Зря считает. Или — по каким-то неясным для Пастуха резонам — не зря…
Очень обидно было. Как первогодку-курсанту, которому «отцы» опять подсунули на стрельбах обойму с холостыми патронами. Два выстрела с перерывом в четыре года, и оба — в Божий свет. Но предупрежден — значит вооружен. Лучше поздно, чем никогда. Этими двумя наивными поговорками стоит прекратить бессмысленные и даже вредные метания обиженной души. Надо довезти Марину до Москвы и завершить в конце концов эту бодягу со Слимом. Враз и навечно. Чтоб на совести не висело.
Одно как минимум о нем известно: жив он.
Пока…
А в ресторане заказал себе двести граммов водки. Типа стакан граненый с верхом, как раньше. Принесли холодный пузатый графинчик.
Марина спросила:
— За что пьем?
— За глупость человеческую, — объяснил Пастух. Добавил: — За мою
вообще-то…— Тогда этого графина не хватит, — посетовала Марина. — Нас трое, и все, полагаю, за вашу неведомую мне глупость выпьют вполне закономерно. Сколько ее в жизни было…
В итоге на троих трех графинчиков и хватило. По двести граммов на каждого вышло. Для опытных мужиков совсем немного, даже с раннего утра. А Марина, вот ведь поразительно, наравне со всеми пила. И даже не опьянела как следует. Так, разнежилась малость.
Когда возвращались в свой вагон, спросила Пастуха:
— Мне опять к соседке по вагону идти прятаться? Или как?
— Или как, — объяснил Пастух. — Пока аларм отменяется. Сегодня можно в родном купе обитать. А дальше — будем посмотреть…
Он до сих пор хреново себя чуял. Как будто касторки выпил, а вовсе не водки. В длинной своей жизни он нечасто проигрывал. Если по пальцам, то нынешний эпизод — четвертый палец. Или, точнее, пятый, поскольку следует добавить в список и неудавшуюся первую «ликвидацию» Слима, которая еще недавно считалась отменно исполненной Пастухом. Из пяти проигранных эпизодов — два связаны со Слимом. Прямо перебор какой-то! Очень хочется отыграться. Или точнее: непременно надо отыграться.
— Вот-вот Красноярск будет. Стоянка — двадцать минут, — сообщила Марина.
— Выход на перрон без сопровождения запрещаю, — буквально приказал Пастух.
— Судя по ночным событиям, вас, Пастух, этот приказ в первую очередь касается. Не так ли?
Уела. Имеет право. Сам дал повод…
Поезд встал. К вагонам ломанулись продавцы всего — от цветов до молочных продуктов, а поездной народ легко купился на эту дикую ярмарку и на перроне, прямо перед вагонами принялся отовариваться всем подряд.
Пастух отошел от вагона, от спутников своих намеренно оторвался, но следил за ними, а вернее за сторонним людом, в котором они как-то ухитрялись не раствориться, а еще Пастух подсознательно и, сам понимал, бессмысленно ждал появления Слима, а тот, ясный болт, не появлялся. А зачем? Он, Слим, сказано уже, отыграл первый акт спектакля, им самим придуманного, продуманного и вполне ярко поставленного. Другой вопрос: на кой ему хрен этот провинциальный театр? Вместо дурацкой световой винтовки Слим сотоварищи в легкую мог использовать любое снайперское оружие и убрать Пастуха бесшумно, бесследно и одним махом — в черной-то сибирской ночи! Ан не стал. Он зачем-то начал игру — как кот с мышкой, он не хочет есть мышку, он ее хочет напугать, устроить ей такую сумасшедшую житуху, что мышка сама повесится на своем хвосте — от отчаяния, страха, голимой беспомощности. Он уже однажды предъявил свой личный театрик, безукоризненно прикинувшись мертвым, а второй раз неслабо пугнул Пастуха световым эффектом. И опять все живы и частично здоровы.
Может, не на того напал?
Да нет, как раз на того, все складно. Только в одном он ошибается: Пастух — не мышка. Пастух в отличие от Слима никакой звездности в себе не чувствовал. Но и не умел недооценить противника. Напротив: дважды Пастуха переигравший вправе требовать уважения и очень серьезного к себе отношения. О’кей, мышку забыли, пусть будут два кота. Вполне друг друга достойные. Хотя счет пока два — ноль не в пользу Пастуха. Зато ситуация — в пользу. Он — уж коль о животных речь пошла — не против малость побыть дворовым котом. То есть воином. И врагов у него — Слим плюс теоретический сонм неведомых и безымянных, которые невесть для чего и зачем пасут Марину. И они, коли они есть, неведомые и безымянные — сегодня куда опаснее одного явного и худо-бедно понятного. И что с того? Не такое еще проходили и здесь не спасуем…
И это — его личная войнушка. От и до.
А вопросик махонький висел в воздухе: когда и как Слим сотоварищи объявятся вновь? То, что явятся, особых сомнений как-то не вызывает, вряд ли они станут тихо и мирно ехать до Столицы. Завтра себя покажут. Послезавтра — максимум. И — генуг войнушке. Окончательно и бесповоротно. Пастуху так хотелось бы. Но могло быть иначе: Слим почему-то, по каким-то неведомым Пастуху причинам очень долго ждал случая возвратиться и вернуть должок. Случай, по разумению Слима, пришел, и использовать он его хочет по максимуму. Резать кошке хвост по частям и наслаждаться ее диким воем. Как, помнится, говорил герой великой комедии: блажен кто верует, тепло ему на свете…