Медленный яд

— Тише, Саша, не торопись. Я никуда не денусь.

И от этих слов хочется и плакать, и смеяться. Изнутри меня наполняет такое нереальное ощущение счастья, делая все тело легким, как перышко.

— Ты только мой, — шепчу, прикусывая его за плечо, и он эхом отзывается:

— Только твой.

Нам еще о многом нужно поговорить, но сейчас остается важным только сказанная им фраза. Я закрываю глаза и счастливо смеюсь, когда Поддубный целуют меня в губы.

Глава 40. Александра

Илья спит, лежа на животе, а я наблюдаю за ним, шалея от счастья.

Сон стирает с расслабленного лица обычно суровое выражение, и теперь он выглядит на свой возраст: двадцатипятилетним парнем, на плечах которого не лежит груз ответственности за целую компанию и судьбу своего друга.

Когда Поддубный успел стать таким… мужественным? Взрослым, мудрым. Теперь мне кажется, что это он старше меня на пять лет, а не я.

Верю ли я тому, что он сказал мне сегодня?

Возможно, это чересчур наивно, но я не задумываясь отвечаю — да.

Слова Федорова и его излишнее внимание и раньше вызывали неприятные чувства, а теперь становится понятно, с чем все это связано.

Когда мой муж и отец Ильи решили организовать строительную компанию, они не предполагали, что достигнут таких размахов. Первая фирма числилась на Матвееве, который тогда еще жил в нашем городе, но уже собирался переезжать в Москву. Он же и вложил начальные средства, помогая толковым ребятам раскрутиться. Федоров тогда работал в администрации района, откуда его и выдернул потом мой муж. Уже позже появился Сержиков, при каких обстоятельствах, я не помню. Он был моложе всех остальных учредителей, но ему доверили финансовые вопросы. Возможно, напрасно.

А теперь Матвеев в столице, Поддубного-старшего и Кирилла уже нет в живых. Из старичков остались только двое, и Федоров на правах главного решает править компанией по своему усмотрению.

Когда Илья проснется, я обязательно попрошу рассказать его все как есть, еще раз. И не только о фирме.

Вспоминаю Алину и жмурюсь, выталкивая смазливую брюнетку прочь из своей головы.

Все, она осталась в прошлом, не хочу копаться в той части жизни Ильи, которая была до меня. Слишком много всего за плечами у обоих, если не прекратить сейчас, мы утонем во взаимных обидах.

Илья поворачивается и, не открывая глаз, притягивает меня ближе к себе.

— Чего вздыхаешь?

Я поворачиваюсь к нему, утыкаясь в шею.

— Просто так.

— Ну ладно, — хмыкает, но не верит. И правильно делает. — Есть хочу. Холодильник пустой, как обычно?

Я киваю смущенно:

— Хотела сходить в магазин, но пришел…

Не называю имя вслух, и так обоим понятно, о ком речь. Илья подтягивается, и я, затаив дыхание, наблюдаю за тем, как плавно перекатываются мышцы под его кожей. В вечерних сумерках татуировка кажется только тенью, и я провожу по ней пальцем. Кожа под ней гладкая, горячая.

— Все, хватит валяться. Собирайся, поужинаем где-нибудь.

Поддубный перехватывает мою руку, целуя, и легко встает с дивана, на котором мы уснули полтора часа назад. Не стесняясь, идет в ванную, абсолютно голый, а я понимаю, что улыбаюсь, глядя ему вслед: так естественно он смотрится в моей квартире, точно жил здесь всегда.

Чтобы собраться, мне требуется гораздо больше времени, чем ему. Пока я сушу волосы после душа, Илья натягивает джинсы и устраивается на кухне с моим ноутбуком.

— Значит, моя секретарша — твой осведомитель? — перекрикивая шум фена, спрашивает Поддубный. Я смотрю на него через отражения зеркала и киваю головой:

— Только не вздумай ее за это уволить!

— Да теперь уже поздно. Знал бы, сразу не взял.

— Боишься, что она будет тебя сдавать?

— Боюсь, что уже сдает.

— Катька твой фанат, — улыбаюсь я, — и всегда на твоей стороне.

— Даже так, — Илья отрывается от ноутбука, — значит, поднимем ей зарплату и выпишем премию за преданность делу.

— Так, не увлекайся, — я шутливо тычу в его сторону расческой. Поддубный задумчиво смотрит на меня, и его взгляд, такой мужской, раздевает, проходясь сверху донизу:

— Саша, ты такая красивая.

— Если ты будешь продолжать, мы никогда не выйдем из дома, — теперь я смущаюсь стоять перед ним в одном белье, хватая рубашку и накидывая на плечи.

— Что тоже неплохо. Ладно, у тебя двадцать минут, пока я проверяю почту. Машину уже завел.

Я успеваю даже быстрее. В лифте мы целуемся, как подростки, и прижимаясь к Илье ощущаю, что он снова возбужден. Провожу рукой по молнии на его джинсах, но Поддубный перехватывает руку, качая головой:

— Ты сейчас точно оставишь нас обоих без ужина, — и оттого, с каким выражением мужчина говорит об этом, у меня в очередной раз сбивается дыхание.

Это так странно, когда давно знакомый тебе человек внезапно начинает возбуждать одним только своим присутствием. Сказанными фразами, касанием вскользь, дыханием, щекочущим шею, нечаянным взглядом.

Почему раньше с нами такого не было?

В ресторане Илья выбирает закрытую кабинку, разваливается на диване с мягкими подушками. Пока несут заказ, я пересаживаюсь на его половину, скидываю обувь и забираюсь к нему с ногами.

— Когда ты ушел вчера, я боялась, что больше не появишься, — шепчу ему в ухо. Он притягивает меня ближе, целуя в губы, крепко сжимая в объятиях:

— Все хорошо, Саш.

— Ты заметил?

— Что? — поднимает брови. Не заметил.

— Я теперь не Влади, а Сашка.

Илья хмурится, переваривая услышанное, а потом хмыкает:

— И вправду, Влади, ты теперь Сашка.

Мы неспешно ужинаем, болтая обо всякой ерунде, а после Поддубный складывает руки на столе, отодвигая от себя чашку чая. Меня настораживают его жесты, и я снова начинаю готовиться к худшему.

— Я завтра вечером улетаю в Москву.

Я застываю, сразу пугаясь. Любое расставание с ним кажется теперь трагедией, а Москва и вовсе ассоциируется с Алиной. Я так четко помню их совместную фотографию, которую она обрабатывала в телефоне, точно она была заставкой на моем рабочем столе.

— Надолго?

— До воскресенья. Мы с Матвеевым договорились о встрече, Олега надо вытаскивать.

— Можно это как-то сделать без Федорова?

— Я жду ответа от Скворцова.