Мэгги и Джастина

Все-таки религия, несмотря на ее постоянное и назойливое присутствие вокруг, не занимает в умах и душах итальянцев столько места, чтобы священники могли быть довольны.

Мне вообще кажется, что люди в куда менее набожных местах — например, у нас в Австралии — больше верят в Бога, чем здесь, на родине католицизма.

Уж слишком все это строго, а итальянцы — народ, который не может находиться в состоянии благоговейного отношения к Господу. Они предпочтут лучше поспать после обеда, чем сходить в церковь».

«Интересно, — подумала Мэгги, — Джастина никогда раньше не была так резка в оценке итальянцев. А может быть, тогда у нее были другие мерки. Хотя это ее наблюдение любопытно».

«Только пожив какое-то время в Италии и сейчас вернувшись сюда, я поняла, чем отличается южный характер от северного. Сами неторопливые и бесцельные прогулки по улицам города, дремлющего и греющегося на солнце, — это какой-то странный и сладостный сон.

Я поняла, что значит быть скованным ленью, когда сидела на самом высоком и самом веселом из генуэзских холмов — Монтефаччо.

Передо мной в красочном беспорядке лежала вся Генуя, со своими бесчисленными церквями, соборами и монастырями, устремленными в озаренное солнцем небо. А внизу, где начинались крыши, протянулась одинокая стена женского монастыря, построенная примерно так же, как хозяйственные пристройки в больших австралийских усадьбах — по типу галереи с железным крестом в конце. Здесь туда-сюда снуют печальные монахини в темных покрывалах, время от времени останавливаясь, чтобы украдкой бросить взгляд на дремлющий вокруг мир, который, казалось, был совершенно чужим для них.

Меня охватило такое странное чувство, что я поначалу подумала, будто схожу с ума. Таково, наверное, состояние мышки-сони, когда у нее наступает пора зарыться в шерсть своей клетки, или черепахи перед тем, как она закопается в песок на разогретом пляже.

Я почувствовала, что вся покрываюсь ржавчиной. Что всякая попытка пошевелить мозгами будет сопровождаться отчаянным скрипом, что делать решительно нечего, да и не нужно, что не существует человеческого прогресса, движений, усилий, развития — ничего, кроме ничем не нарушаемого покоя. Мне казалось, как будто весь механизм остановился тут много столетий назад и будет пребывать в неподвижности до Страшного суда.

Это ощущение не могли нарушить ни доносившийся сюда снизу шум машин, которые передвигались по улицам с такой же ленью, ни проплывавшие мимо в бухте корабли. Можно было подумать, что они прокладывали себе путь не в воде, а в едва расплавленном масле, которое обволакивало их борта и гасило все усилия гребных винтов.

Просмотрев все, что я только что написала, я поймала себя на мысли о том, будто в моем представлении Генуя — сонный, наполненный средневековой тоской город. Нет, все обстоит совершенно другим образом. Наверное, просто в моем сознании вся картина сложилась именно так, потому что мое пребывание в Генуе было вызвано не слишком радостными причинами. Это тем более странно, если учесть, что в основном меня здесь посещали радостные мысли, как любое открытие нового.

Особенно меня порадовал генуэзский театр кукол. Правда, во время моего пребывания здесь в этом театре играла знаменитая миланская труппа. Но, по моему мнению, это было шикарное зрелище.

Куклы кажутся ростом футов четыре-пять. Но в действительности они намного меньше, потому что, когда музыкант в оркестре случайно положит на сцену свою шляпу, она приобретает угрожающие размеры и заслоняет собой актера.

Обычно тут ставят комедии и балет. Комический персонаж в одной из пьес, которые я смотрела, был трактирным слугой. Я никогда в жизни не видела такую подвижную куклу. В нее было вложено огромное количество труда. У этого трактирного слуги были какие-то сверхсуставы ног и очень хорошо сделанные, совсем как живые, глаза, которые подмигивали публике так, что новому человеку, вроде меня, становилось не по себе. Зато местная публика принимала это и все остальное как нечто совершенно естественное, как если бы эта кукла была действительно живым человеком. Смотреть на нее было одно удовольствие.

Самое прекрасное место в Генуе, где мне довелось побывать за последнее время, — это дворец Рыбных Садков, или палаццо Пескьерре.

Он стоит на возвышенности в черте города, но несколько в стороне. Его окружают потрясающие сады со статуями, вазами, фонтанами, мраморными бассейнами, террасами, аллеями апельсиновых и лимонных деревьев, кустами роз и камелий. Это самое настоящее произведение архитектурного искусства.

Каждая комната и зал в этом дворце отделаны так, словно над ними трудились лучшие художники Италии. А самое замечательное в нем — большой зал футов пятьдесят в высоту с тремя огромными окнами в задней стене, откуда можно обозревать весь город, всю генуэзскую гавань и море, откуда открывается один из самых прекрасных видов на свете.

При том, что дворец Рыбных Садков просто огромен по размерам, в нем не чувствуешь себя потерянным и заблудившимся.

Тут можно бродить из комнаты в комнату, и тебе никогда не наскучит рассматривать огромное количество фресок на стенах и потолках, ярких и свежих по своим краскам, точно лишь вчера написанных.

В этом дворце около десятка комнат, каждая из которых вполне достаточна для того, чтобы устроить прием на пару сотен человек.

А еще мой гид Луиджи показал мне виды с каждой из четырех сторон здания. И все они были совершенно разными. Это были не просто панорамы города, а какие-то дивные видения. Это просто невозможно нарисовать в своем воображении.

Дворец окружает такая прекрасная природа, что на память невольно приходят строчки из „Тысячи и одной ночи“, где описывались обиталища султанов.

Если посмотреть вниз с той стороны, где располагается море, то можно увидеть безбрежные воды, а полоска побережья начинается возле маяка и, постепенно сужаясь, исчезает в розоватой дали. Дорога отсюда ведет в Ниццу.

Сейчас в Генуе слишком жарко для того, чтобы это место можно было считать раем земным. Но мне будет очень тяжело расставаться с этим городом, потому что я привыкла к нему и полюбила его. В Рим я отсюда точно не поеду.

Но куда именно — я пока еще сама не решила.

Правда, у меня есть одна мысль. После сонной Италии мне хотелось бы посетить не менее жаркую, но более кипучую Испанию. Я хочу побывать на корриде…

Все итальянцы, которым я говорила об этом, только брезгливо морщили носы и отмахивались. По их мнению, это низкое зрелище, хуже которого может быть только работа.

Ну что ж, посмотрим!»

Мэгги с огромным любопытством прочитала эти несколько страниц из дневника дочери и удовлетворенно хмыкнула.

— Нет, все-таки Джастина способна на нечто большее, чем просто поток сознания, каким обычно представлялись все ее письма. У нее вполне зрелый литературный стиль. Видно, что она владеет пером. И хотя ее иногда заносит в сторону от основного повествования, Джастина, несомненно, должна продолжать писать. А что, у нее вполне может получиться… В конце концов, она получила хорошее образование в колледже, а всю остальную жизнь имела дело с прекрасными литературными произведениями. Все-таки лучше учиться на Шекспире и Библии, чем на дешевых книжках в бумажных обложках, которые во множестве стали проникать и сюда, в Дрохеду и Джиленбоун.