Меловой крест

Хотя последнее меня удивило не слишком сильно. Алекс всегда был крепким профессионалом с прекрасным чувством цвета и пространства. Просто ему, как и мне, всегда не хватало везения…

Я очень рад за него. Очень.

Но больше всего меня поразил Юрок. Началось это как раз в тот вечер…

Когда улеглись первые восторги, связанные с появлением Дины, и все заняли свои места за пиршественным столом, Юрок поднялся и дрожащим от волнения голосом — чтобы Юрок волновался?.. — произнес:

— Друзья мои! Я, простите за выражение, разрешился от бремени романом…

— Силы небесные! — Алекс закрыл лицо руками.

— Да! Романом!.. Что здесь удивительного? — раздраженно спросил Юрок.

— Мы-то в чем виноваты? — спросил Алекс, подглядывая за Юрком сквозь пальцы.

— Не всё же вам заниматься искусством, мазилы проклятые! Машете своими кистями, как метлами!..

— И тебя опубликуют?! — в ужасе переходя на трагический шепот, спросил Алекс.

— А куда они денутся? — самодовольно сказал Юрок.

— Ну, конечно, куда они денутся! Ты, наверняка, расставил столько хитроумных ловушек, что издателям лучше напечатать тебя, чем мотаться по судам до скончания века…

— Замолчи, недоносок! Главное — это то, что мой роман увидит свет, — восторженно произнес Юрок.

— Все ясно. Конечно, тебя напечатают. Сейчас издается столько всякой дряни! И для твоей — найдется место. И о чем он, этот твой окаянный роман?

— Я сейчас принесу вам, — Юрок засуетился, — он у меня с собой…

Алекс посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

Юрок выбежал из столовой. Через мгновение вернулся с портфелем, из которого почтительно извлек — показавшуюся нам устрашающе толстой — рукопись.

— Ты с ума сошел! — Алекс встал со стула. — Ты что, намерен сейчас нам его прочитать?!

— Да, а что?.. Вам же все равно нечего делать!

— Нет, я не согласен! — запричитал Алекс и за помощью обратился к Дине, устремив на нее взгляд, полный мольбы: — Захочет ли дама слушать твои беллетристические опыты, твой беспомощный лепет на языке, которым ты недостаточно хорошо владеешь?

Дина выдержала взгляд и сказала:

— Дама захочет.

Я налил Алексу полный стакан водки.

— Если бы вы только знали, — сказал он с горечью, — как мне ненавистна сама мысль о выпивке! — И мертвой хваткой вцепился в стакан.

Юрку я тоже налил полный стакан. Начинающий беллетрист пригубил и ответил благодарным кивком.

— Роман уже имеет название? — с фальшивой заинтересованностью спросил Алекс. Он многозначительно посмотрел на слушателей. — Уверен, — продолжил он, — роман будет иметь огромный резонанс в обществе…

— Заткнись, лишенец, — прикрикнул на него Юрок. — Итак, начинаю!..

— Это угроза?

— Заткнись, или я тебя убью!

— Убивай. Уж лучше смерть…

— По-твоему, я не могу написать ничего дельного?

— Можешь… Например, текст к поздравительной открытке.

И лишь когда мы Диной пристыдили Алекса, он, наконец, угомонился, и Юрок приступил к чтению своего романа века.

Было заметно, что ему не по себе. Голос его поначалу вибрировал, почти срывался.

"Должен с прискорбием признаться, — начал он, — мне дороги мои друзья. Я их нежно люблю. Несмотря на их многочисленные недостатки и пороки. Несмотря на весь их цинизм, грубые, подчас пошлые, шутки и безнравственное поведение. Возможно, я их люблю потому, что я и сам ничем не лучше…"

Здесь беспрестанно вертевшийся на стуле Алекс не выдержал и возмущенно прокомментировал:

— Ничего себе зачин!.. Сразу врезал по друзьям. Что я тебе, гаду, сделал?

Мы с Диной дружно зашикали на Алекса, и Юрок продолжил:

"За долгие годы мы вместе и по отдельности совершили столько, осторожно говоря, сомнительного, что у законопослушного обывателя, расскажи я некоторые из историй, от изумления в зобу дыханье б сперло.

Но это совсем не означает, что мы превратились в негодяев.

Я глубоко убежден, что в глубине души можно оставаться порядочным человеком даже в том случае, если ты в своей жизни натворил кучу гадостей. Это заявление, на первый взгляд кажущееся опрометчивым, для меня имеет ясность откровения и чистоту непререкаемой истины.

C легкой руки некоторых мудрецов, в обществе бытует мнение, что человек, совершивший однажды мерзость, непременно нравственно деградирует. Мне это представляется ошибочным. Вовсе не обязательно тот, кто в детстве убивал лягушек, воробьев и кошек, будет, став взрослым, гоняться по ночам с тесаком за припозднившимися прохожими.

В людях намешано столько разного и противоречивого…

Когда-то давно я камнем — на спор! — убил голубя. И что? Не пошел же я на следующий день рубать топориком старушек из-за денег.

Хотя воспоминание о несчастном голубе, убитом в угоду капризу или глупости, мучает меня и по сей день…

…Всегда существовал и будет существовать негласный кодекс чести, в сущности которого, на первый взгляд, разобраться очень сложно.

Самое главное — мы, друзья, никогда не подличали по отношению друг к другу.

Что заставляет нас придерживаться норм порядочности и верности?

Наверно, существуют некие, глубоко укорененные в нас, рыцарские представления о чести, достоинстве и долге.

Скольких приятелей мы лишились только потому, что они только один единственный раз нарушили этот кодекс! С болью и сожалением мы рвали многолетние связи с людьми, предавшими наши Идеалы. Хотя мы никогда не обозначали свои убеждения такими высокими словами.

Посмеиваясь друг над другом, иногда — жестоко, мы никогда не позволяли себе касаться того сокровенного, что и составляет тайну каждого отдельно взятого человека, — его души.