Men from the Boys, или Мальчики и мужчины
Шрифт:
Вокруг снова раздался смех, но недобрый. Они смеялись над тем, как он сел на пол, и повсюду я видел белоголубые вспышки, потому что люди снимали его на мобильники, пока он сидел на полу. Невеста и жених тоже смеялись, а «Кул энд зе гэнг» велели всем хорошенько повеселиться. Я стал пробиваться сквозь толпу, чтобы поднять его.
И, несмотря на грандиозную вечеринку, дизайнерские шмотки и реки коктейлей, я вдруг разглядел в гостях все их современное уродство.
Женщины с жесткими взглядами, татуировками на руках и ногах, которые нельзя было скрыть под платьем. Изнеженные мужчины с тщательно уложенными
Все пьяные, у всех лишний вес.
Я оттолкнул с пути последнего и склонился над Кеном, чтобы поднять его. Внезапно передо мной возникло лицо его дочери.
— Уберите его отсюда, — прошипела она.
Спрятавшись в тени загородного отеля, мы сидели возле бассейна, подводные лампы подсвечивали его голубым и золотым.
Из шатра мы слышали музыку, разносящуюся над подстриженными газонами. Я услышал, что диджей перешел от популярных песен к клубной классике.
Гости время от времени выходили из шатра и скрывались в отеле. Позади нас были открыты французские окна, которые вели в почти пустой бар.
Кен застонал.
— Это убивает меня, — сказал он.
Я помог ему сесть на лежак и стал смотреть, как он закатывает штанину до колена.
Его протез выглядел совсем как настоящая нога, но совершенно неживая. Она выглядела живой и мертвой одновременно. Я смотрел, как он ее отстегнул и положил рядом, облегченно вздохнув. Он начал массировать ногу выше колена. Там были сплошные шрамы.
— Можно получить новые ноги, — сказал он. — Спортивные ноги, как их называют. Такие, где видны все суставы и сосуды.
Его пальцы энергично сжимали мертвенно-бледную плоть.
— Хорошо, когда ты ребенок, — сказал он. — Хочешь окунуться?
Я помог Кену сесть на край бассейна. Я поддерживал его, пока он, тяжело дыша, скакал к бассейну на одной ноге. Мы сняли обувь, носки и погрузили наши три ноги в воду.
— Замечательно, — похвалил он, глядя вдаль, откуда раздавались звуки песенки «Прибавь громкость».
Потом он искоса взглянул на меня:
— Напомни мне, почему ты торчишь здесь? Ты не знаком с этими людьми. Я сам большинство из них не знаю.
— Дежурный водитель, — ответил я. — Не беспокойся обо мне. К тому же я знаком с тобой.
Он вытащил «Ризл» и жестянку «Олд Холборна», и стал сворачивать сигарету. Я был рад, что его никто не останавливает. И я подумал, что этим мужчинам следует разрешать курить везде, где им вздумается. Если вы освободили мир от тирании, думал я, вам необходимо разрешить вертеть себе самокрутки. Он медленно закурил, и в это время из шатра вышла целая толпа людей и направилась по лужайке.
— Помоги мне встать, хорошо? — попросил он.
Я поднял его, и мы стояли, поддерживая друг друга. Я обхватил его руками за талию, его рука лежала на моем плече. Свободной рукой он погасил самокрутку и отбросил ее в сторону. Мы смотрели, как к нам приближаются
гости свадьбы. Когда они были у самого бассейна, старик закричал.— Акула! — вопил он. — Помогите! Акула! Акула! О боже! На помощь! Акула!
Кто-то взвизгнул. Мы смотрели на их потрясенные лица, на расширенные от ужаса глаза, а потом я отвел Кена на лежак. Мы оба пополам сгибались от хохота.
Он как раз пристегивал ногу обратно, когда подошел Иэн.
— Это было не смешно, еще когда ты делал это в нашем детстве, — сказал он. — Ни во Фринтоне, ни в Клэктоне, ни в Маргейте это было не смешно. И не смешно сейчас.
И тут появилась Трейси.
— Знаешь, почему он уехал? — спросила она.
Кен опустил вниз штанину.
— Кто? — с неподдельным интересом спросил он.
— Твой сын, — отчеканила она. — Твой драгоценный Мик. Твой любимый ребенок. Знаешь, почему он уехал? Знаешь, почему он уехал в Австралию?
Кен перестал улыбаться.
— Лучшая жизнь, — негромко сказал он. — Солнце. Барбекю. Пингвины. Более высокое качество жизни.
Трейси засмеялась и покачала головой.
— Чтобы убежать от тебя, — сказала она. — Он больше не мог это выносить. Он оставил Англию, чтобы оказаться подальше от тебя.
И они отправились в отель. Кен молча закурил новую самокрутку, и мы пошли к машине. Было уже почти два часа, и праздник заканчивался.
Перед отелем собралась толпа, чтобы посмотреть на отъезжающих жениха с невестой.
Мы слышали приветственные крики, поздравления, шелест шин по гравию и грохот жестянок, привязанных к бамперу, когда счастливая пара отбыла, чтобы начать новую жизнь.
— Давай я отвезу тебя домой, — сказал я Кену, когда он привалился к моей машине.
Старик выглядел очень усталым.
— Это несправедливо, — проронил он.
— Нам надо постараться не шуметь, — сказал я, ставя чайник, и Кен тут же начал шумно прочищать глотку.
Это было похоже на хрип умирающего тюленя. Я выразительно взглянул на потолок, указав взглядом на то, что там спит моя семья.
Его глаза следили за мной из-под очков.
— Дома все плохо? — спросил он.
Я понимал, как его утомила эта жизнь.
— Да нет, не плохо, — ответил я. — Просто… сейчас глубокая ночь. Моей жене утром вставать на работу.
Я повернулся туда, где стояли чай, молоко и сахар.
— А мне — нет.
Он поудобнее уселся за кухонным столом.
— Должно быть, это трудно, — проговорил он. — Когда жена — добытчик. Ей это нелегко. Или тебе.
Я повернулся, чтобы посмотреть, не смеется ли он надо мной. Его лицо было невозмутимым. Я отвернулся к кипящему чайнику.
— Это просто временно, — пробормотал я.
— Временные трудности, — уточнил он. — Не так, как у меня. Гораздо проще.
— Какие еще у тебя трудности? — вспылил я, и это прозвучало более грубо, чем я хотел.
Но он только рассмеялся.
— Бедняга ты, — сказал он. — Получил жену, которая о тебе заботится. А мне всего лишь пришлось иметь дело с нацистской Германией.
— Верно, — согласился я. — Бедняга я.
Я поставил на кухонный стол две чашки с чаем. Он был здесь только потому, что всю дорогу домой твердил, что страстно желает ту или иную вещь. Он всегда чего-то страстно желал, этот старик.