Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Мене, текел, фарес
Шрифт:

— Так где ж ты найдешь такого? — удивилась я.

Но Анна сказала:

— Весь православный мир переверну, а найду!

И сверкнула глазами. И что — ведь нашла!.. Она прознала, что есть один такой очень образованный и прогрессивный священник, который ни на какие условности не смотрит, а относится ко всему очень терпимо и широко.

У ее знакомых произошла трагедия.

Сын — журналист — работал в какой-то суперлиберальной газете, очень престижной, богатой — и повесился. Ну не знаю. Может, помрачение на него нашло… А был

он некрещеным. И мать была в отчаянье. Ни один священник его отпевать не хотел — как, самоубийца да еще некрещеный? А этот, про которого прослышала Анна, подумал, подумал — и согласился. Ничего, говорит, что некрещеный. Мы его заочно покрестим и заодно сразу же и отпоем. То есть он согласился покрестить мертвого и потом его, самоубийцу, отпеть!

— Так может, раз он такой широкий, — говорила Анна, — он и Стрельбицкого дома покрестит? А Символ веры я за него скажу. А? Ну в Евангелии же есть случай, когда родственники приносят расслабленного и не могут по причине множества народа войти в дом, где находится Христос, и тогда взбираются на крышу, фактически проделывают в ней дыру и опускают сквозь него своего расслабленного — лишь бы только Христос его увидел и исцелил. Так и я. Мой Стрельбицкий — кто как не расслабленный? И вообще — гугнивый, глухой, слепорожденный, убогий, кровоточивый! Ты пойдешь со мной к этому батюшке договариваться, а? А то меня колотун бьет. Ну хотя бы просто рядом постой! Подруга ты или нет? Или что — мне просить этого священника, чтобы он покрестил Стребицкого, когда тот уже помрет?

Удивительно, что Анна, выказывая решимость покрестить Стрельбицкого любой ценой — хоть мертвого, при этом еще и волновалась о том, чтобы это все было «метафизически чисто». Чтобы все было — по-настоящему. Не противоречило бы церковным канонам. И чтобы этот священник был не какой-нибудь там самосвят-самозванец.

Понимаешь, — вдруг сказала она, — все-таки обязательно надо туда пойти и удостовериться в метафизической чистоте! Никакой самодеятельности нам здесь не нужно.

На следующий же день мы отправились к этому иерею, отцу Петру, по фамилии Лаврищев. Кое-что я уже о нем слышала от моего духовника отца Ерма. Отец Ерм очень интересовался всем новым, а этот отец Петр, судя по его рассказам, именно что вводил всякие новшества. Слыл он, вроде, за реформатора. Но в чем состояло это реформаторство, мой духовник не ведал.

Даже просил меня уже несколько раз:

— Вы же там рядом. Пойдите и посмотрите, что да как. А потом расскажете.

Вот и пробил час выполнить просьбу моего духовника. Служил отец Петр в Рождественском монастыре, в центре Москвы.

Вошли в церковь. Везде стульчики, табуреточки. Прихожане стоят цепочкой, держась за руки… Все, как один, крестятся и кланяются, также разом и опускаются на сидячие места. Все четко, дисциплинированно. Все свои. Нас сразу отметили как чужаков и спросили:

— Вы откуда такие? К кому?

Анна говорит:

— Мы к отцу Петру Лаврищеву. По важному

делу. Чрезвычайной важности.

— А, — сказали, — раз по важному, тогда оставайтесь. А то мы проявляем бдительность, потому что мы здесь во вражеском стане. Кругом враги.

— Да уж, — вздохнула Анна, — много развелось воинствующих атеистов….

А ей говорят:

— Да нет, атеисты — пусть себе будут, они нас не трогают, а наш противник — это твердолобое косное тупое Православие. Все ходят строем и в ногу. А у нас не так. У нас — личности. У нас — реформы. Дух дышит, где хочет. А не там, где церковное начальство приказывает. За это нас гонят. И мы не всех сюда пускаем. Могут быть провокации…

— Мы не такие, — с достоинством ответила Анна, поправляя шляпку.

Больше нас никто не трогал.

После службы она подошла к отцу Петру, представилась, сказала о Стрельбицком, он приветливо закивал:

— Как же, читали книги вашего мужа, знаем, знаем. Понятно, что не желает креститься в церкви. Она стала такая обрядовая, ритуальная. Очень много в ней ортодоксов. Он прав — дурновкусие, магическое отношение к таинствам. Ну что ж, я его покрещу.

Анна была в восторге. Она так в этом и призналась:

— Хотя я — человек сдержанный, нелицеприятный, но от вас я в полном восторге!

Наговорила ему кучу комплиментов. Видно было, что он польщен.

— А знаете, — вдруг сказал он, — у нас община интеллигентная, элитарная. Я бы хотел вас приобщить к ее жизни. Приходите сегодня к нам на агапу.

— На что, на что? — переспросила Анна.

— На агапу. Агапой назывались в Древней Церкви священные братские трапезы, совершавшиеся после литургии. Потом эта традиция отмерла, но мы находим ее прекрасной. Чин агапы, — пояснил он, — предполагает собрание церковных единомышленников, желающих восполнить до меры совершенства полученные ими евхаристические дары. Такая вечеря любви, которая приобретает у нас смысл восьмого таинства, восполняющего недостаток благодати… Она упоминается еще в послании апостола Иуды. После приобщения на ней мы вкушаем духовные просфоры — читаем друг другу стихи, рассказы, поем песни. Может быть, вы еще не все про нас поймете, но почувствуете дух. И мужа вашего возьмите. Он сразу успокоится — народ у нас вполне светский, высококультурный, наверняка он найдет среди наших прихожан каких-нибудь своих знакомых, почувствует себя в своей среде.

Анна была в возбуждении:

— Ах, именно эта «своя среда» может выйти ему боком. Он скажет: своя среда — брр, какая скука! Нет уж, Стрельбицкого оставим пока в стороне, а мы появимся на агапе с подругой!

Честно говоря, отец Петр вовсе не пришел в восторг от такой замены. Он попытался возразить:

— У нас агапы только для посвященных…

— А она и есть самая посвященная! Она богословием увлекается. С монахами ведет диспуты. Она к старцам ездит. Она с игуменом Ермом в дружбе, известным иконописцем…

Поделиться с друзьями: