Меня никто не знает

Жить меня поселили в комнату за печкой, с цветастой красно-желтой, пропахшей дымом занавесью вместо двери. Я бы даже ничего не имела против, если бы тетя Лена каждое утро, вечер и вообще всегда, когда ей надо было что-то у меня спросить, не отдергивала эту занавесь во всю ширину. Если я пытаюсь протестовать, она говорит «Ой, че меня стесняться» и машет рукой.

В самой комнатке розовые обои отслаиваются клоками, линолеум проваливается ямами, а все место занимают малюсенькая тумбочка и огромная железная кровать с ужасным серым матрасом, из которого комьями на пол вываливается вата. Белье тоже серое и в катышках – как я уже сказала, тетя Лена на чистоте не сосредоточивается. Слава богу, что я взяла из дома две своих простыни! Иначе не знаю даже, как бы спала, ведь лечь на полу – тоже не выход: как-то вечером, перед сном, я видела, что по линолеумным ямам, оглядываясь, не спеша пробирается мышь. Встретившись со мной глазами, она запаниковала и принялась быстро перебирать лапками, но осталась при этом на одном месте – линолеум ведь скользкий. Потом, наконец, кое-как разогналась и юркнула куда-то под кровать. Я свесилась головой вниз, пытаясь разглядеть ее нору, и увидела несколько таких щелей, в которые могла бы пролезть не то что мышь, а, наверное, даже собака…

Денег у меня с собой не так много, и я почти не выхожу со двора: узкие полудеревенские улицы окраины Липецка выглядят весьма подозрительно. Так что днем я либо читаю собрания сочинений из здешнего книжного шкафа, который, кажется, кроме меня никто и не открывает, либо выслушиваю болтовню Ильи и стараюсь сдерживаться и не рявкать на него. Потому что эти его разговоры ни в какие ворота не лезут.

Во-первых, он страшно инфантильный даже для своих восьми лет: все за собой разбрасывает, бабушке ничуть не помогает, книжек не читает, ничем не интересуется. Во-вторых, у него огромный смартфон, с которым он просто не расстается и уже отбил ему угол и продавил экран. Я бы лично на месте родителей ни за что не купила ребенку такую дорогую вещь и тем более не разрешала бы ему целыми днями лазить в ней по интернету и играть там в идиотские игры. А ведь именно этим Илья и занимается. То и дело я просыпаюсь утром от дурацкой музыки или игрового «пыжь-пыжь» на полную громкость.

В-третьих, он все время пристает ко мне и к своей бабушке с глупыми навязчивыми разговорами, или, точнее, рассказами. Он их еще нумерует и дает им названия. То и дело от него слышно: «Внимание! История номер пятнадцать! Как мы с Мишкой лазили воровать яблоки!» или «Внимание! История номер тридцать пять! О том, как одну девочку постигла кара!»

Кстати, та самая история о «постигшей каре» была такой:

– Однажды я шел по коридору в нашей школе, и вдруг меня как со всей силы толкнула девочка, Катька Маслютина. Она из параллельного класса. Она мне нарочно наступила на ногу и еще ущипнула! Но что бы вы думали: я не растерялся, а решил эту проблему так… Я пошел и пожаловался на нее директору, он вызвал ее родителей, и они ее наказали! Так вот эту одну девочку постигла кара!

– Послушай, Илья, – сказала я тогда, – тебе не кажется, что это уж слишком: ябедничать директору, как только тебе кто-то, тем более, девочка твоего возраста, наступит на ногу?

– Неа. Она ведь еще и ущипнула.

– Но ты же мальчик. Разве ты с ней не мог без ябедничества разобраться?

– Ясно, не мог! – удивился Илья. – А почему не мог, я сейчас объясню… Итак, объяснение первое: потому что драться нехорошо! Объяснение второе: она меня выше на голову! Поняла?

Я сдержанно кивнула и постаралась от него отвязаться, потому что поняла еще кое-что: не завидую я девушке, с которой будет встречаться Илья, когда вырастет. Думаю, из него получится прекрасный трус, лентяй и хвастун.

…А сегодня всего четвертый день, как я живу у родственников, но кажется, будто я провела здесь вечность.

Под кроватью сонно шуршит мышь. Пахнет пережаренной курицей. За занавеской колышутся зеленые тени от листвы. Я с трудом слезаю с продавленной кровати, протираю лицо и руки влажными салфетками, надеваю халатик и выхожу в сени. В сенях что-то шкворчит на сковороде, испуская удушливый дым, но тети Лены и Ильи поблизости нет. На всякий случай я выключаю плиту и быстрым шагом выхожу во двор. Он разделен напополам ярким солнцем и тенью. На теневой стороне – дом и дрова, а на солнечной находится машина, и рядом с ней стоят мои озабоченные родственники. Тетя Лена охает, Илья сочувственно ковыряет в носу. Я подхожу и говорю:

– Доброе утро. Что-то с машиной случилось?

– Да вот который раз опять, ой, – отзывается тетя плачущим голосом. Илья торжественно добавляет:

– Опять история с колесом!

– Какая история с колесом?

– Оно все время очень таинственно и медленно сдувается! И у дяди тоже так было! А проколов нет!! – орет Илья в полный голос и бьет ногой по заднему колесу, действительно порядочно подсдутому. Я присаживаюсь на корточки и немного думаю, вспоминая книги по устройству и ремонту машин, которые читала.

– Проколов нет… А нипель твой дядя не пробовал менять?

– Не знаю, наверное, – Илья отвечает неуверенно. Может, вообще не знает, о чем я говорю?

– Нипель вот, – показываю ему я и отвинчиваю черную пыльную крышечку. – Чтобы проверить, пропускает он или нет, надо его хоть немного намочить: пойдут пузыри – значит, пропускает… – Я оглядываюсь по сторонам, понимаю, что за водой идти далеко, и просто, как следует послюнив палец, прислоняю к нипелю. Нет, пузыри не идут. Я пытаюсь послюнить еще раз. Тетя Лена и Илья почтительно наблюдают за мной. Наконец Илья булькающим шепотом предлагает:

– Дай теперь я плюну: я слюны накопил.

– Не надо, не надо, – я завинчиваю крышечку. – И так ведь видно, что не пропускает.

– А что тогда?

– Вы не знаете, тетя Лена, шины у нее бескамерные? – спрашиваю я, но с тем же успехом я могла бы обратиться к самой машине. Тетя только пялится на меня, глупо улыбаясь позолоченными зубами. Снова выскакивает Илья:

– Варь, я знаю! Бескамерные! Дядя говорил! Они бескамерные!!!

– Илья, ну хватит орать, я и так тебя слышу… Тогда, скорее всего, дело в диске. Видите, на нем какие-то вмятины – наверное, от камней.

Илья щурится:

– Совсем маленькие царапинки.

– Для тебя маленькие, а для бескамерной шины – большие, – объясняю я. – Шина должна прилегать к диску совсем без зазоров, только тогда воздух не будет выходить.

– Что ж делать, Варь? Совсем машина сломалась у нас? – беспомощно моргает на меня тетя Лена. Я против воли смеюсь:

– Почему сломалась? Надо съездить на шиномонтаж, там выправят диск, и все: колесо сдувать перестанет.

– Потому что шина должна прилегать совсем без забо-оров!!! – вдруг восторженно орет Илья диким голосом и начинает прыгать возле нас, как тяжелый мячик. Я встаю с корточек и обнаруживаю, что мои руки, ноги и подол халатика все в какой-то жирной черной грязи. Кошмар! Правильно говорит мама: как только дело касается моих любимых машин, я начинаю с ума сходить…

– …Съезди тогда на шиномонтаж-то, – прорывается сквозь вопли Ильи неожиданная просьба тети Лены. – Я тебе адрес скажу, денег дам, пусть починят уже.

Меня радостно толкает что-то внутри: я буду водить! И сразу же сердце опять опускается: я вспоминаю недавний позор с машиной при родителях и Владимире и начинаю поспешно объяснять тете:

– Нет, я не могу взять на себя ответственность за чужую машину, потому что…

– Так Илюшка сказал, у тебя права есть.

– Есть, но…

– Ну ладно, давай мы с тобой съездием, – вдруг соглашается тетя и, недолго думая, распахивает заднюю дверцу и запихивается внутрь. Илья лезет следом.

– Вы хотите ехать прямо сейчас? – удивляюсь я.

– А че? – отзывается тетя из глубины машины.

Тут я как будто раздваиваюсь. Одна половина меня говорит: «Варвара, ты с ума сошла? Разве можно что-то такое вытворять без подготовки, не подумав? Что за поездки с кондачка? Где твоя ответственность?» А другая половина неожиданно замечает: «Но почему бы не съездить, если они не возражают? Когда тебе еще удастся машину поводить?»

Эти части не могут сразу прийти к согласию: я задерживаюсь перед машиной, и меня вдруг чуть не убивает неожиданно распахнувшейся передней дверцей. Оказывается, это Илья перелез с заднего сиденья, и теперь высовывается, сует мне какую-то коробочку и орет: