Мэрилин Монро
Шрифт:
• Ответ на вопрос Меримена о том, как она себя «заводит и раскручивает», чтобы сыграть какую-то сцену: «Ничего я не завожу и не раскручиваю — я же не ветхий автомобиль. Прошу прошения, но подходить к этому делу подобным образом считаю своего рода пренебрежительностью. Я стараюсь творить искусство, а не работать на фабрике».
• О постоянных опозданиях: «Популярная, счастливая, пунктуальная — все это только бездумные, расхожие американские словечки. Я не хочу опаздывать, но, к моему великому сожалению, опаздываю. Частенько я прихожу слишком поздно, потому что готовлюсь сыграть предстоящую сцену; возможно, временами я готовлюсь слишком долго. Но я всегда придерживаюсь мнения, что даже в самой маленькой сценке моя игра должна стоить тех денег, которые люди заплатили, чтобы увидеть ее. И в этом мой долг — дать все, на что я способна. Когда зрители идут
• О своих недавних трудностях в «Фоксе»: «Начальник имеет право простудиться, остаться дома и позвонить, что не придет, — но актер?! Как он смеет простыть или подхватить вирус? Хотела бы я, чтобы такому начальнику пришлось с температурой и вирусной инфекцией сыграть комедийную роль! Я в студии для того, чтобы хорошо играть, а не чтобы соблюдать дисциплину. Б конце концов, это же не военное училище».
• О функционировании в качестве сексуального символа: «Сексуальный символ становится вещью, предметом, а я не хочу быть предметом. Воздействуют всегда на человеческое подсознание. Очень приятно быть частью людских мечтаний, но хотелось бы знать, что тебя принимают ради тебя самой. Я не считаю себя товаром, но убеждена, что множество людей рассматривает меня именно в таком качестве, особенно люди из одной компании, название которой предпочту сохранить в тайне. Если эти слова звучат как критика, то они действительно таковы».
• О заинтересованности общественными делами и филантропией: «Мир нуждается сейчас в большей солидарности. В конце концов, все мы братья: киноактеры и рабочие, негры, евреи, арабы — все. Этого-то я и добиваюсь — чтобы данную истину понимали все люди».
• О будущем: «Я хочу быть одновременно и актрисой, и артисткой. Как я уже говорила когда-то, деньги меня не волнуют. Просто мне хочется блистать».
Но Мэрилин столько раз обожглась на прессе, что, пожалуй, не до конца доверяла Меримену и в заключительной фазе их последней встречи показалась ему холодной и замкнутой. Но, когда прибыл фотограф Аллан Грант, чтобы сделать снимки, которые должны были сопровождать интервью, Мэрилин, по воспоминаниям Пат и Юнис, снова была в хорошем настроении, строила смешные мины и шутила. «Да кто же вы на самом деле, какая-то ненормальная?» — безо всякого чутья и понимания ситуации спросил Меримен. Актриса сразу стала выглядеть неприступной, и бросалось в глаза, что журналист ранил ее своим замечанием; а когда 9 июля он принес ей на просмотр рабочий вариант интервью, Мэрилин была уже весьма осторожной.
Впрочем, она захотела выбросить только одно высказывание. «Актриса попросила меня убрать то, что говорила насчет тайной раздачи денег среди бедных людей». Точно так же как в кино она стремилась дать все, на что способна, в повседневной жизни Мэрилин желала не выносить благотворительную деятельность на люди, оставить ее своим личным делом, тайной, о которой знает только она сама и люди, нуждающиеся в помощи. Она проводила журналиста на крыльцо, а когда тот уже собирался уходить, сделала шаг вперед. «И пожалуйста, — прошептала актриса, — пожалуйста, не отпустите в своем тексте какую-нибудь пошлую шуточку».
Окончив запланированные на этот месяц сеансы фотосъемок и интервью, Мэрилин после более чем годичного перерыва встретилась со своим старинным другом Сиднеем Сколски, чтобы обсудить одно дело, которому они уже давно придавали большой вес: он станет продюсером, а она сыграет главную роль в картине, посвященной Джин Харлоу. Однако сначала им нужно было уговорить сотрудничать мать Харлоу, «мамочку Джин» Белло, и поэтому в воскресенье, 15 июля, они поехали в Индио — местность, расположенную неподалеку от Палм-Спрингс. Там они обнаружили очаровательно эксцентричную немолодую даму, окруженную вещами, фотографиями и сувенирами, оставшимися от ее любимой «деточки Джин». Она немедленно пришла в восторг от их идеи, потому что, не успев взглянуть на Мэрилин, сразу же сказала, что готова присягнуть: это ее девочка восстала из гроба.
Те, кому были известны бесконечные аналогии между жизнью той и другой платиновой блондинки, согласились бы с тем, что «мамочка Джин» не так уж сильно ошибалась. В принципе последние месяцы жизни Джин Харлоу до странности похожи на последние месяцы Мэрилин.
30 января 1937 года повторно выбранный президентом Франклин Делано Рузвельт пригласил Джин на бал, устраиваемый в Вашингтоне по случаю его дня рождения. Чтобы принять
участие в этом торжестве, актриса была вынуждена прервать съемки картины «Джентльмены из общества», и это стало причиной скандалов в Голливуде — по крайней мере, до того момента, пока Луис Б. Майер не осознал, насколько мощную рекламу сделает им Харлоу своим появлением на балу.Весной 1937 года Джин беседовала с Каролин Хойт, журналисткой из «Современного экрана»: «В последнее время я ощущаю невероятное спокойствие. Я сейчас чувствую себя примирившейся с собой и с миром. И пришла я к этому, буквально навязав себе необходимость постижения одной житейской истины: всё совершаемое мною я стараюсь делать настолько хорошо, Насколько могу... и, как говорится, дело с концом». Это мнение могла бы с таким же успехом изложить и Мэрилин в разговоре с Мерименом.
Той весной 1937 года и актрису Джин Харлоу, которую мучил рецидив болезни, столь же беззаботно лечили одними только успокоительными препаратами и наркотиками; так поступал знаменитый доктор Э.С. Фишбоу, который точно такие же лекарства и такого же вредного действия прописывал и мужу Фэй Рей [488] , хроническому алкоголику.
488
Эта актриса играла жертву Кинг-Конга в одноименном фильме 1933 года.
7 июня 1937 года — ровно за двадцать пять лет до дня внезапного освобождения Мэрилин от работы над картиной «С чем-то пришлось расстаться» — Джин Харлоу скончалась от почечной недостаточности, не успев завершить свой последний фильм. Ей исполнилось всего двадцать шесть лет, она была классическим творением Голливуда, ее любили миллионы, наконец-то окружающие стали ценить ее талант, однако она была разочарована своими голливудскими коллегами.
После чаепития с миссис Белло ее гости вернулись в Лос-Анджелес. Вся троица должна была снова встретиться в августе, а Мэрилин и Сидней решили увидеться и еще раз переговорить вдвоем через две недели, в четыре часа пополудни 5 августа, чтобы вместе подумать над трактовкой «Повести про Джин Харлоу».
Невзирая на почти ежедневные уколы, на споры с Гринсоном по поводу сеансов и на свое беспокойство о будущем, тем летом Мэрилин Монро словно бы заново созрела. И хотя она находилась в зависимости от некоторых лекарств, казалось, что они портят и осложняют ей жизнь лишь временами, а это может свидетельствовать только о внутренней силе актрисы, о ее огромной воле к преодолению тех преград, которые воздвигало перед ней прошлое и настоящее. «Если резюмировать весь этот период, — отметила Пат Ньюкомб, — то я бы сказала, что да, Мэрилин владела ситуацией».
Ральф Робертс охотно с этим согласился. «Тем летом, — сказал он, — она действительно отслеживала все свои дела и не давала другим водить себя за нос»; это мнение подтвердили, в частности, Руперт Аллан и Сьюзен Страсберг. Робертс упоминал также, что в последние месяцы своей жизни Мэрилин была большей оптимисткой, нежели в предшествующие два года. У нее установилась близкая дружба с Уолли Коксом, и она возобновила знакомство с лучшим другом Уолли, Марлоном Брандо. «Кроме того, — добавил Робертс, — она сориентировалась, что Гринсон лишал ее всех близких знакомых, одного за другим. Пытался он устранить из ее жизни и меня, равно как Страсбергов и Джо, — а сейчас, как говорила Мэрилин, этот человек пришел к выводу, что было бы лучше, если бы актриса уволила и Пат Ньюкомб. Уже в конце июля Мэрилин осознала, что если она хочет еще иметь хоть каких-либо друзей, какую-то собственную жизнь, то ей надо будет расстаться с Гринсоном».
Вскоре она примет указанное решение, но сначала ей предстояло непременно вернуть в норму отношения с «Фоксом». До среды, 25 июля, Хол Кантер переделал весь сценарий картины «С чем-то пришлось расстаться» и представил его новую версию Питеру Леватесу; теперь будущее Уэйнстайна выглядело столь же непрочным, как у Скураса и компании.
Еще в тот же день Мэрилин приветствовала Леватеса в своем доме. Перед его прибытием она рано встала, поскольку хотела сделать все, чтобы выглядеть как можно лучше, — приняла Агнесс Фланеген (которая вымыла и уложила ей волосы) и Аллана Снайдера (который умело сделал ей утренний макияж). Опасаясь, как будет проходить разговор без участия агента или адвоката, Мэрилин попросила Пат Ньюкомб поприсутствовать на ее встрече с Леватесом в качестве свидетеля, но только спрятавшись за дверями спальни.