Мертвая зыбь (др. перевод)

И у Эрнста были предположения, подумал он с грустью.

– Это не игра, папа, – тихо, но с нажимом произнесла Юлия. – Йенс – мой сын.

– Конечно. – Герлофу очень хотелось попросить Юлию, чтобы она перестала говорить о Йенсе, как о живом, временно отсутствующем человеке. – Скоро ты все узнаешь.

– Зачем ты рассказал Астрид про сандалик?

– Есть новости, которым надо помочь распространиться. Астрид наверняка будет рассказывать. – Он посмотрел на Юлию. – А ты вчера не рассказала полицейским? Я имею в виду про сандалик.

– Нет… с чего бы? У меня мысли были другим заняты.

– Да… можно попробовать выманить кого-то.

– Кого? И что значит «выманить»?

– Никогда не знаешь…

Они заехали на стоянку дома престарелых. Юлия опять помогла отцу выйти из машины.

– И чем ты сейчас займешься? – спросил он.

– Не знаю… схожу на кладбище.

– Хорошая мысль. У Эллы на могиле есть фонарь, так что можешь поставить в него свечу. У меня есть в комнате.

– Хорошо. – Юлия пошла с отцом.

– И осмотрись там, на погосте. Как поставишь матери свечку, сходи к западной стене и посмотри могилы.

– Да? Зачем?

Она нажала на кнопку, и входная дверь медленно распахнулась.

– Узнаешь, когда увидишь, – сказал Герлоф.

11

Перед ней был могильный камень с надписью:

«НИЛЬС КАНТ».

Как и говорил Герлоф, у западной стены, крайний в длинном ряду могил. Имя и фамилия, чуть ниже дата: 1925–1963. Надгробие низкое, довольно непритязательное, обычный известняк, скорее всего из каменоломни в Стенвике. А может, вытесал этот камень не кто иной, как Эрнст Адольфссон. Тридцать лет назад… Вряд ли кто смотрит за могилой, кроме сторожа. На поверхности камня тут и там – белесые островки лишайника.

Сухая трава. Цветов нет.

Если Нильс Кант был в Стенвике, как сказал Герлоф, «козлом отпущения», почему тогда никто не упомянул его имя в связи с исчезновением Йенса? Да потому что он в то время уже почти десять лет лежал в могиле, вот почему. Герлоф послал ее сюда… зачем? Теперь-то совершенно ясно, что Нильс Кант никакого отношения к Йенсу иметь не мог. Более убедительное доказательство и придумать трудно – высечено на камне.

Опять тупик.

В двух метрах – еще один надгробный камень, из того же известняка, но выше и больше. Карл-Эйнар Андерссон, 1899–1935, Вера Андерссон-Кант, 1897–1972. Чуть пониже, маленькими буквами – Аксель Теодор Кант, 1929–1936. Это, конечно, тот самый утонувший братишка Нильса Канта. И тело его так и исчезло в проливе.

Юлия уже собралась уходить, но тут взгляд ее упал на клочок белой бумаги, еле приметно шевелящийся под ветром. Она бы его и не заметила, если бы не подошла ко второй могиле, – он лежал прямо за плитой. Подошла поближе.

Не клочок бумаги, а маленький белый конверт, вставленный между стеблями срезанных роз. Кто-то положил эти розы не так давно – еще не облетели сухие темно-красные лепестки. И почему-то не на камень, а позади. А может, ветром сдуло. Она взяла в руки конверт – влажный. Был под дождем.

Юлия огляделась. Ни единого человека. Прошла метров пятьдесят до белой церкви, но там, судя по всему, никого. Потрогала дверь – заперта.

Сунула конверт в карман пальто и вернулась к могиле матери. Собрала руками мокрые березовые листья, успевшие нападать, пока она отходила. Проверила, горит ли свеча в маленьком светильнике. Горит.

Вздохнула и медленно пошла к машине. До центра Марнеса было не больше километра.

В детстве поездка с дачи на восточный берег, в Марнес, была настоящим приключением. Там был не киоск, как в Стенвике, а настоящие магазины.

Она поехала в гавань – вспомнила, что там есть маленький ресторанчик. «Моби Дик. Ресторан и паб». Проезжая, заглянула в окно – в ресторане ни души. Правда, до ланча еще с полчаса.

Небольшая гавань тоже пуста – ни катеров, ни рыбацких лодок. Поставила машину на стоянку у небольшого супермаркета ICA и подошла к пустому бетонному пирсу – огромный указательный палец, вытянутый к пустому горизонту. Мелкая волна – море словно морщилось, не понимая, почему про него забыли. Где-то там, на северо-востоке, Готланд, а на юге – вновь ставшие самостоятельными балтийские государства, порвавшие с Советским Союзом. Эстония. Латвия, Литва. Мир, который Юлия никогда не видела.

Она повернулась и пошла по главной улице – ни одного прохожего. Магазин одежды, цветочный… вот и банкомат. Сняла триста крон и посмотрела на вылезшую из щели квитанцию. Денег на счету осталось совсем мало. Юлия поскорее смяла бумажку и выкинула. Чтобы не огорчаться.

У следующего дома она остановилась. На вывеске огромными буквами написано «ЭЛАНДС ПОСТЕН», а внизу, чуть помельче – «Дневная газета для всего северного Эланда».

Она подумала немного, преодолела нерешительность и толкнула дверь.

Над дверью звякнул маленький бронзовый колокольчик. Небольшой холл хорошо освещен, но навсегда пропах сигаретным дымом. Стойка дежурного пуста, а за ней – что-то вроде небольшой конторы: столы, заваленные бумагами и газетами, на столах компьютеры, а за компьютерами – два пожилых господина, один седой, другой лысый как коленка. Они словно в униформе, подумала Юлия – джинсы и никогда не глаженные сорочки. На столе лысого табличка – ЛАРС. Т. БЛОМ. У седого таблички нет, но Юлия сразу его узнала – Бенгт Нюберг, тот самый репортер с каменоломни. Она увидела его в окно.

На стене висели набранные крупным жирным шрифтом первостраничные рубрики, и среди них – «ТРАГИЧЕСКИЙ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ В КАМЕНОЛОМНЕ».

Разве не все несчастные случаи трагичны?

– Могу чем-нибудь помочь? – Бенгт Нюберг, похоже, ее не узнал. Он смотрел на нее поверх толстых очков для чтения. – Хотите дать объявление?

– Нет. – Юлия, собственно, и сама не могла бы объяснить, что ей здесь надо. – Шла мимо… я сейчас живу в Стенвике… мой сын пропал.

Зачем я это сказала?

– Вот оно что… Тогда вам нужно в полицию. Дом рядом.

– Спасибо. – У Юлии забилось сердце. Зачем она это сказала?

– Или вы хотите, чтобы мы об этом написали?

– Нет… пойду в полицию.

– Когда он пропал? – У Ларса Т. Блома оказался глубокий, хрипловатый бас. – Здесь, в Марнесе?

– Нет-нет… это произошло не сегодня. – Она почувствовала, что неудержимо краснеет. Ей почему-то стало стыдно, будто соврала без всякой на то причины. – Я пойду, пожалуй. Спасибо.

Быстро повернулась и вышла на улицу, чувствуя на спине недоуменные взгляды.