Мертвая зыбь (др. перевод)

– Правильно, так он и делал. Я же сказал – он сны видел. Утопленники, вещи пропавшие. И даже в будущее умел заглядывать, знал, что произойдет. Ему, к примеру, несколько дней подряд снился его собственный смертный час. Сказал, что помрет в три часа ночи в своей собственной постели. Сердце, сказал, остановится, и «скорая» опоздает. Так оно и было. Именно в тот день, как он сказал. И «скорая» долго ехала.

– И что, он всегда угадывал? – спросила Юлия севшим голосом. – Все сходилось?

– Почти всегда. Люди ему верили.

Юлия сделала шаг в темноту. Она должна рассказать.

– Когда ваш брат приехал, я уже три дня не спала. И в эту ночь тоже не могла уснуть. Все прислушивалась, как он устраивается в детской постели. Пружины скрипели, он же все-таки потяжелее мальчика. Потом он затих, а я все равно не могла уснуть… Пошла, села в кухне и стала его ждать. Он проснулся в семь и тоже пришел в кухню.

Она кашлянула. Новый взрыв взволнованного кудахтанья, но Свен-Улуф слушал, не перебивая.

– Ламберту приснился мой сын… я сразу поняла. Он вошел со своей подушкой под мышкой, и я сразу поняла. Спросила, а он кивает – да, мол, это правда, мне приснился твой сын. И вид у него был какой-то… похоронный. Наверняка хотел рассказать и больше, но тут я не выдержала. Заорала что-то, даже ударила его и выгнала. Отец проводил его до калитки, а я ревела в кухне. Услышала только, как зафырчал мотороллер… и все. Больше я его не видела. К сожалению.

Куры внезапно замолчали. Повисла тяжелая тишина.

– Этот мальчик… – послышался голос из темноты. – Это что, та жуткая история в Стенвике? Маленький мальчик пропал?

– Это был мой сын Йенс, – тихо сказала Юлия. Ей невыносимо хотелось выпить. – Он так и не нашелся.

Старик молчал.

– Я хотела узнать… говорил ли Ламберт что-нибудь? Что ему тогда приснилось?

– Пять яиц, – вяло произнес Свен-Улуф. – Больше не нашел.

Юлия поняла, что старик не настроен отвечать на вопросы.

Она тяжело выдохнула.

У меня ничего нет, подумала она. Ничего.

Глаза окончательно адаптировались. Теперь она ясно различала фигуру Свена-Улуфа. Тот стоял посередине курятника и смотрел на нее, обеими руками прижимая к груди яйца.

– Свен-Улуф… пожалуйста. Ламберт наверняка что-то рассказывал. Не может быть, чтобы он ни словом не обмолвился о своем сне. Ведь правда?

Он прокашлялся.

– Один раз. Один раз говорил. – Юлия затаила дыхание. – Это уж лет через пять было. Прочитал статью в «Эландс Постен». Завтракали мы. Ничего интересного…

– Никогда и не было интересно, – устало сказала Юлия. – Но газета как-то выживает.

– Сидим мы, значит, в кухне, завтракаем… я-то первый прочитал статью. А потом уж Ламберт. Как раз о твоем мальчике. Ну, я и спросил, что он думает. А он сложил газету и говорит: погиб мальчик.

Юлия невольно зажмурилась. Потом кивнула.

– В проливе?

– Нет. Не в проливе, а вот что… Ламберт сказал, убили его. В альваре.

– Убили?.. – У Юлии по коже побежали ледяные мурашки.

– Какой-то мужчина его убил. В тот же день, как мальчонка пропал. Какой-то тип… Ламберт сказал, он, этот тип-то, прямо задыхается от ненависти. Он и убил мальчика в альваре. И закопал у каменной стены.

Снова повисло молчание. Какая-то из несушек нервно затрепыхалась у стены.

– И больше ничего, – продолжил Свен-Улуф. – Ни о мальчике, ни об этом типе.

Без имен. Никаких имен в Ламбертовых снах, по-видимому, не возникало. Мужчина… мальчик… Безымянные сны.

Старик появился с пятью яйцами в руках и с испугом посмотрел на Юлию – а вдруг ей взбредет в голову и на него наброситься, как на покойного брата?

Юлия вздохнула.

– Теперь я знаю… спасибо.

– Ячейку дать? – спросил Свен-Улуф.

Теперь она знала.

Пыталась убедить себя, что Ламберт мог ошибиться или что его брат просто-напросто выдумал всю эту историю, но безуспешно. Теперь она знала.

По дороге домой остановилась на дороге, посмотрела, как пенится вода у скалы, и проплакала больше десяти минут.

Она теперь знала, и знание это было нестерпимым. Словно бы Йенс исчез не двадцать лет, а несколько дней назад – старая рана опять начала кровоточить. Теперь предстояло впустить в сознание мертвого Йенса. Только не сразу… не сразу. Сразу я не выдержу.

Йенс мертв.

И она это знала. Знала, но все равно хотела его увидеть, хотя бы его тело. Его останки. Если не получится, узнать, что с ним случилось. Для этого она и приехала.

Слезы на ветру высохли. Она подняла велосипед, оттолкнулась и села в седло.

У каменоломни ей встретилась Астрид. Она выгуливала своего неугомонного пса и тут же пригласила Юлию поужинать. Она, похоже, даже не заметила заплаканные, красные глаза Юлии. Или сделала вид, что не заметила.

Свиные котлеты, вареная картошка – и красное вино. У нее вдруг проснулся зверский аппетит, и выпила она больше, чем следовало в гостях. Но после третьего бокала ей стало легче, мысль о Йенсе отзывалась лишь тупой болью. Йенс мертв, но она же это знала и раньше. И никакой надежды у нее не было, она потеряла надежду уже через несколько дней после его исчезновения. Никакой надежды.

– Значит, вы ездили в Лонгвик? – прервала ее смутные размышления Астрид.

– Да… а вчера была в Марнесе. – Ей не хотелось думать о Лонгвике и о провидческих снах Ламберта Нильссона.

– Что-то там произошло? – пристально посмотрела на нее Астрид.

– Да нет, ничего особенного… Была на могиле Нильса Канта. Герлоф почему-то решил, что мне надо на нее посмотреть.

– А, эта могила… – сказала Астрид, покачивая перед собой бокал.

– Я хотела спросить одну вещь… Вы, может, и не знаете, я насчет этих немцев, которых Нильс Кант убил в альваре. Наверное, не они одни добрались морем до Эланда?

– Насколько я знаю – не так много. Около сотни, я думаю. Те, кто спасался от войны в Прибалтике. Большинство высадились в Смоланде. Они мечтали вернуться домой, ясное дело. Но шведское правительство так боялось Сталина, что выдавало их русским. Довольно постыдный эпизод… но вы же об этом читали?

– Немного читала… давно.

Она смутно помнила что-то из школы насчет беженцев с занятых советскими войсками территорий, но в то время история Эланда ее не особенно интересовала, а история Швеции и мировая история – и подавно.

– А что еще вы делали в Марнесе?

– Ела ланч с полицейским. Леннарт Хенрикссон.

– Вот как. Ну что ж, хороший парень. И красивый.

Юлия кивнула.

– И с Леннартом вы тоже говорили про Нильса Канта?

Юлия задумалась – что ответить? И почему Астрид об этом спрашивает?

– Я упомянула, что была на его могиле. И все.

– Лучше с ним про Канта не говорить. Это ему неприятно.

– Неприятно? Почему?

– Старая история… – Астрид отпила немного вина. – Леннарт ведь сын Курта. – Она многозначительно посмотрела на Юлию, словно этот факт что-то мог объяснить.