Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
Герлоф и сам хотел бы нести гроб. Но куда там… Все начали вставать. Он оглянулся. Мария с креслом-каталкой была тут как тут.
– Мне кажется, я могу идти сам, – сказал он, встал и тут же понял, что погорячился.
Она помогла ему сесть в кресло. Подошла Астрид и тронула Марию за плечо.
– Я помогу Герлофу, – сказала она тихо, но решительно.
Мария с сомнением посмотрела на Астрид, которая была на голову ниже ее и больше всего напоминала воробья в шляпке, но Герлоф улыбнулся и сделал успокаивающий жест рукой.
– Мы справимся, – сказала он Марии.
Мария пожала плечами, и Астрид покатила
– А там и Йон, – сказала Астрид.
Герлоф повернул голову. И в самом деле, на выходе он увидел Йона с сыном Андерсом.
Сразу за порогом церкви подул такой ветер, что Герлоф поскорее застегнул пальто и сунул руки в карманы. Рука его наткнулась на какой-то продолговатый предмет. Только сейчас он вспомнил, что у него с собой кошелек Эрнста. Достал, потер пальцем гладкую кожу и спросил:
– А ты не видела мою дочь сегодня?
– Сегодня? Нет… сегодня не видела. Она же собиралась в Гётеборг? Машины ее не было.
– Вот оно что… машины не было…
Значит, Юлия решила поехать с утра. Могла бы, могла прийти на похороны… не говоря уж, что могла бы, по крайней мере, позвонить и попрощаться. Такая уж у него дочь. Он и так задержал ее на Эланде дольше чем рассчитывал. И даже если они больших успехов не достигли, поездка пошла ей на пользу. Ничего, сегодня же позвоню ей в Гётеборг.
– А это что? – Астрид показала на бумажник. – Деньги Эрнста?
– Надо отдать смоландской родне.
И не только деньги – все, что было в бумажнике. Кроме билета в музей дерева в Рамнебю. Билет он оставил себе. Положил в стол.
– Честный ты человек, Герлоф.
– Все должно быть на своем месте.
Они двигались вдоль хорошо знакомых надгробий. Самые красивые вытесаны, конечно, Эрнстом еще до пенсии, и среди них – широкий надгробный камень Эллы. Все чисто, прибрано. И места, чтобы написать его, Герлофа, имя, тоже вполне достаточно. И цифры вполне уместятся. Год рождения, год смерти.
Свежевыкопанная могила была в ряду, где хоронили жителей Стенвика. Вокруг нее тесным кольцом собрались пришедшие, но Астрид решительно попросила подвинуться и протолкнула коляску Герлофа поближе, прямо на край могильной ямы. Он посмотрел – сухая рыжая земля казалась очень холодной, а могила такой глубокой, что, если упадешь, уже не выбраться. Нет, пока рановато, подумал он. Никакого желания, несмотря на шёгреновы пытки.
Гроб поднесли к могиле, помешкали несколько секунд и опустили в яму. Герлоф заметил Бенгта Нюберга из «Эландс Постен» – тот стоял по ту сторону могильной ямы, в виде исключения без фотоаппарата. Интересно, сколько лет он работает в газете? Никак не меньше двадцати. Тоже приезжий с материка, как и многие другие.
Рядом с ним оказался фермер Эрьян Гранфорс. В восьмидесятых он попал в скверную историю: у него отобрали коров. Жестокое обращение с животными, как написали в протоколе.
А рядом с ним Линда и Гуннар Юнгеры, хозяева отеля в Лонгвике. Тихо о чем-то разговаривают. Должно быть, обсуждают, что бы еще построить к предстоящему сезону. И, конечно, Леннарт Хенрикссон, переодевшийся по случаю похорон в темный костюм.
Он опять заглянул в могилу. Эрнст… что бы ты хотел от меня? И как продолжать? За что зацепиться? Последний раз, когда они виделись в начале осени, Эрнст то и дело возвращался
к разговору о Нильсе Канте и судьбе Йенса. Словно эти две судьбы в его сознании сплелись в одну. Для Эрнста эта связь была очевидной.Со временем Герлоф, насколько мог, заставил себя примириться с исчезновением Йенса. Точно так же, как заставил себя жить после смерти Эллы.
Но Эрнст же специально приехал в Марнес, чтобы с ним поговорить… Привез с собой тонкую книжку в мягкой обложке.
– Ты это видел, Герлоф?
Герлоф покачал головой.
«Грузовое пароходство Мальма – 40 лет». Он знал, что такая книга вышла, пару месяцев назад прочитал в «Эландс Постен», но в руках держал в первый раз.
– Ты же знаком с Мартином Мальмом, – сказал тогда Эрнст. – Здесь есть его старая фотография – он на пилораме Канта. Конец пятидесятых.
– Я с ним не больно-то и знаком… – Герлоф взял в руки книгу. – Встречались в портах. У него же тоже была лайба, как и у меня…
– А потом, когда сошли на берег? Встречались?
– Очень редко. От силы три-четыре раза. Какие-то торжественные ужины для ветеранов-моряков.
– Ужины?
– Ну да. В Боргхольме.
– Тогда ты, может, знаешь, где Мартин раздобыл деньги на свой первый океанский сухогруз?
– Да… впрочем, нет. Не знаю. Думаю, семья помогла.
– Да… семья. Только не его, а Канта.
– Это что, в книге написано?
– Нет, в книге не написано. Но я слышал… ты только посмотри на снимок. Август Кант обнимает Мартина, точно тот его родной сын. Почему? Это Август-то!
Эрнст был прав. Сухой, жесткий и, как поговаривали, совершенно бесчувственный хозяин пилорамы дружески положил руку на плечо молодого капитана парусной баржи. Явное нарушение иерархии.
Эрнст не захотел больше ничего рассказывать, но Герлоф уверен, что он сказал не все. Что-то он видел или слышал – и у него появились мысли. Поехал в музей дерева в Рамнебю – зачем? Почему не сказал Герлофу, что собирается туда ехать? А через несколько недель назначил с кем-то встречу у каменоломни, о чем-то с этим кем-то хотел поговорить, не ставя Герлофа в известность.
– Хочешь подойти попрощаться, Герлоф?
Он вздрогнул – вопрос Астрид вывел его из задумчивости. Герлоф покачал головой.
– Уже, – только и сказал он.
Последние розы полетели в яму. Процедура предания земле завершена. Все пошли в дом церковной общины рядом с церковью. Традиционный поминальный кофе.
– Я совершенно продрогла, – сказала Астрид. – Пойдем выпьем горячего кофе.
И она покатила его кресло-каталку.
И несмотря на то что Шёгрен мертвой хваткой вцепился ему в шею, он преодолел боль и повернулся, насколько мог, – хотел напоследок посмотреть на надгробный камень у западной стены.
Могила Нильса Канта.
И кто там, хотел бы я знать, лежит?
Пуэрто-Лимон, октябрь 1955 года
Город у воды. Грязный, шумный, пропахший отбросами и собачьей мочой.
Нильс Кант сидит за своим столиком в «Каса Грандес» и не отводит глаз от моря. На столе – бутылка вина. Карибское море… здесь тоже воняет – илом, гниющими водорослями. Что в городе, что здесь – но здесь море. Единственная дорога домой.