Мертвая зыбь (др. перевод)

– И в рыбарне твоей все закрыто. Правда, Карл?

Брат молча кивнул.

– А с тобой она попрощалась?

Герлоф никак не мог уразуметь причин его беспокойства.

– Не то чтобы… Но ведь не всегда есть время прощаться, правда?

– Я ей позвоню. Не возражаешь, Герлоф?

– Само собой. У тебе к ней какое-то дело?

– Нет, никаких дел. – Леннарт полез в карман за мобильником.

– Номер знаешь?

– Да. – Он нажал кнопку вызова. – Хочу узнать, как она. Юлия сказала, что она хотела бы…

Он замолчал, прислушиваясь к сигналам.

– Ничего не понимаю в этих штуках, – шепнула Астрид Герлофу на ухо. – Как ими пользуются?

– Понятия не имею, – честно признался Герлоф. – Ну и что?

Леннарт опустил руку с телефоном.

– Абонент недоступен… автоответчик. – Он неуверенно посмотрел на Герлофа. – Некоторые выключают сами. Не хотят, чтобы беспокоили.

– Она наверняка так и сделала. Сейчас уже, наверное, в Смоланде.

Леннарт покивал головой, но, похоже, объяснение его не удовлетворило.

– Прошу меня простить… мне надо кое-что проверить. – Он встал.

Герлоф проследил, как Леннарт торопится к выходу. Что это он так забеспокоился? Может, они с Юлией что-то затевают, а ему ни слова?

В другом конце зала кто-то постучал по чашке ложечкой. Скрипнул стул. Кто-то встал – Герлофу не видно было, кто именно. Он откинулся на спинке стула и удивился – оказывается, говорить собрался Йон Хагман. Он даже улыбнулся про себя: любой заметит, насколько и Йону, и его сыну Андерсу не по себе в официальных черных костюмах.

Йон прокашлялся и покраснел, не зная, куда девать руки. В конце концов ухватился за лацкан пиджака и начал поминальную речь.

– Да… я вообще-то не мастер на эти штуки… Но не могу не сказать несколько слов о моем… и не только моем друге Эрнсте. И о нашем поселке. Эрнст ушел – и в Стенвике стало еще темнее, еще тише и еще более одиноко…

Через час Герлоф вернулся в дом престарелых – его подвезли Маргит и Йоста. Он с облегчением выдохнул. Буэль разогрела для него ланч. В столовой никого, кроме него, не было. На соседнем столе лежал сегодняшний номер «Эландс Постен». Взгляд Герлофа упал на рубрику.

ПРОПАВШИЙ СТАРИК НАЙДЕН МЕРТВЫМ.

Только этого не хватало. Это тот самый впавший в детство старик, который ушел из дому и исчез. Когда это было? Наверное, с неделю назад. Теперь его нашли в кустарнике. Мертвым. Замерз.

У полиции нет оснований подозревать преступление, сообщала газета. Старик мало что соображал и заблудился буквально в километре от поселка, где прожил всю жизнь.

Герлоф не был с ним знаком, но все равно, статья его огорчила. Дурной знак, почему-то решил он.

Весь вечер он просидел у себя в комнате. Даже от кофе отказался. Появился только на ужине. Подали картофельные оладьи по-эландски – пресные, и солонины маловато… ничего похожего на те, что часто пекла Элла. Съел две штуки – без всякого удовольствия.

– Как вы там в церкви? Без меня-то? – спросила Мария, подавая ему тарелку. – Справились?

– Ну.

– Значит, похоронили Эрнста Адольфссона? – спросила Майя Нюман из-за соседнего столика.

Майя ведь тоже из Стенвика, хотя последние сорок лет там не жила.

– Похоронили, вечная ему память.

Он взял вилку и начал есть, не забыв, как всегда, поблагодарить Бога за здоровые зубы.

– Гроб красивый?

– Очень. Белый, полированный. Очень красивый.

– А мне бы хотелось красного дерева, – задумчиво произнесла Майя. – Если это, конечно, не слишком дорого… а так – простой гроб и в крематорий.

Герлоф вежливо кивнул, прожевал и собрался развить эту интересную тему – сказать, что он тоже сторонник кремации, объяснить почему, но тут кто-то тронул его за плечо. Он обернулся.

Буэль.

– Вас к телефону, Герлоф.

Он обернулся.

– Во время ужина?

– Да. Похоже, что-то важное. Леннарт Хенрикссон… из полиции.

У него похолодело в животе. И Шёгрен, почувствовав слабину, с новой силой взялся за суставы. Стресс провоцирует ревматизм, сказал когда-то доктор.

– Я подойду.

Юлия? Наверняка что-то с Юлией, и, судя по всему, новости скверные. Он с трудом встал, опираясь на палку.

– Вы можете пройти в кухню.

В кухне никого не было. Герлоф подошел к красному телефону на стене и снял трубку.

– Давидссон.

– Герлоф… это Леннарт.

Серьезный голос.

– Что-то случилось? – спросил неизвестно зачем Герлоф.

Он и так знал. Что-то случилось.

– Да. Юлия… Она не уехала в Гётеборг.

– Где она? – еле выговорил Герлоф. Дыхание перехватило.

– Она в Боргхольме. В больнице…

– Что-то серьезное?

– Да. Но могло быть много хуже. Она сильно расшиблась. Там сделали перевязку, что-то там еще… рентген… Я поеду за ней.

– А что она… – натворила, чуть не сорвалось с языка, но он вовремя удержался. – Что произошло?

– Она проникла в дом Веры Кант, – не сразу ответил Леннарт. – Вчера вечером. И упала с лестницы. Когда я ее нашел, она была немного… как бы это сказать… не в себе. Утверждает, что в доме кто-то есть. Что там живет… Нильс Кант.

21

Юлия очнулась от странного, продолжительного скрипа и тут же вспомнила, где она. В доме Веры Кант. В Стенвике.

Ей было очень холодно. Тело невыносимо болело, от боли кружилась голова, но в сознании застряла картина: последнее лето с Йенсом, солнце почти круглые сутки сияет над Эландом и до осени еще далеко… Как могло ей это привидеться в таком холоде?

Сквозь закрытые веки пробивался свет. Значит, она всю ночь провела на холодном, покрытом многолетним слоем пыли полу.

Но этот скрип… скрип открываемой двери.

– Юлия! – голос показался ей невыносимо громким, чудовищное эхо прокатилось по пустым комнатам.

Чьи-то руки приподняли ее голову.

– Вы меня слышите? Юлия, очнитесь! Очнись, Юлия!

Она с трудом открыла левый глаз. Правый заплыл и не открывался.

Леннарт – она и так узнала его голос, еще до того, как увидела, что это и в самом деле он. Почему-то в черном костюме, в начищенных выходных туфлях, запачканных глиной. Он подсунул ей куртку под голову.