Мертвая зыбь (др. перевод)

– А днем? Что делал Андерс днем?

– Не помню… Что-то делал. Куда-то ходил, – вяло сказал Йон. – Но одно могу сказать точно: Йенса он не видел, Герлоф. Ты сам знаешь, Андерс добрейший парень. Мухи не обидит.

– Никто на него и не думает, – успокоил его Герлоф.

– В любом случае с ним надо поговорить. – Леннарт отложил блокнот с записями. – Он здесь?

– В Боргхольме. Еще вчера уехал, сразу после похорон.

– Он там живет?

– Иногда. С матерью. А иногда здесь, со мной. Как захочет. Прав у него нет, ездит на автобусе.

– А сколько ему сейчас лет?

– Сорок два.

– Сорок два? И живет с родителями?

– А это что, преступление? И потом, здесь у него есть свой дом. – Йон, не поворачиваясь, показал большим пальцем куда-то за спину. – Прямо здесь, позади моего.

– Я думаю, самое время сказать, – осторожно начал Герлоф, – самое время сказать, что Андерс не совсем обычный парень. Можно, Йон? Добрейшая душа, всегда готов помочь… но не совсем обычный.

– Я с ним встречался пару раз, – сказал Леннарт. – Ничего такого необычного не заметил. По-моему, он вполне предсказуем.

Йон перестал качаться на стуле и сидел теперь прямо, точно палку проглотил.

– Андерс немного сам по себе, – сказал он. – Думает много, но почти не говорит. Ни со мной, ни с кем другим. Но зла в нем нет.

– Помнишь точно, где он живет?

Йон назвал номер дома на Чёпмансгатан. Леннарт кивнул, черкнул в блокноте и встал.

– Спасибо, Йон. Извини за беспокойство. Едем в Марнес.

Последняя фраза была адресована Герлофу, который все больше чувствовал себя вторым полицейским.

Это ему совсем не нравилось. Он заметил, как по мере разговора нарастает страх в глазах Йона. Власть, ястребом кружащая над маленькими людьми, заметила их, его и Андерса, обитателей пустынного острова, и теперь не спускает с них глаз.

– Зла в нем нет, – повторил Йон.

– Ничего страшного, Йон, – тихо сказал ему Герлоф по пути к двери. – Вечерком поговорим по телефону, ладно?

Йон, не поворачиваясь к нему, кивнул – он неотрывно, как загипнотизированный, смотрел на задержавшегося в дверном проеме Леннарта.

– Поехали, Герлоф.

Тон приказа. Герлоф уже не ощущал себя полицейским, скорее собачкой, в чью обязанность входит подчиняться хозяину. Но он послушно встал и поплелся к дверям. Надо бы зайти к Астрид навестить дочь… В другой раз.

Герлоф никак не мог унять дрожь в ногах. Опять появилась тяжелая ломота в суставах. Он постарался идти побыстрее – из-за двери его комнаты слышались телефонные звонки. Не думал, что успеет, а все же успел.

– Давидссон?

Йон. Герлоф тяжело сел на постель. Йон молчал.

– Ты поговорил с Андерсом? – спросил Герлоф.

– А то. Конечно, поговорил.

– Может быть, тебе не стоит говорить ему, что полиция…

– Уже поздно. Я сказал, что ко мне приходили.

– А он что?

– Ничего. Слушает и ни слова не говорит.

Они замолчали. Первым прервал молчание Герлоф.

– Йон, и ты, и я… мы оба прекрасно знаем, что делал Андерс в доме Веры. И знаем, почему он копал в погребе. Клад искал. Солдатский клад. Люди всегда говорили, что у этих немцев с собой что-то было, когда они попали на Эланд.

– Говорили….

– Клад, до которого добрался Нильс… Если вообще был какой-то клад. Вот Андерс и вбил себе в голову…

– Андерс много лет про него говорил.

– Не найдет он там никакого клада, – продолжил Герлоф. – Это уж ты мне поверь.

Йон молчал.

– Нам надо съездить в Рамнебю. На пилораму и в музей. Завтра и поедем.

– Завтра не могу. Еду в Боргхольм за Андерсом.

– Тогда на той неделе. Когда музей открыт. А потом остановимся в Боргхольме, узнаем, как себя чувствует Мартин Мальм.

– Да, это уж…

– Теперь-то мы разыщем Нильса Канта, Йон.

К девяти часам вечера коридоры марнесского дома престарелых опустели. Тихие, гулкие коридоры, лампочки горят вполнакала – работает программа энергосбережения.

Герлоф, опираясь на палку, остановился у двери Майи Нюман и прислушался. Ни звука. На двери, прямо над смотровым глазком, приклеена записка. От руки. Красивым почерком написано: БУДЬТЕ ДОБРЫ, ПОСТУЧИТЕ. ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИОАННА, 10:7.

– Истинно, истинно говорю вам, что я Дверь вашим овцам, – прошептал Герлоф – проверил память. Постоял в нерешительности, поднял руку и постучал.

Майя открыла не сразу. Не переодевалась после ланча: бежевая юбка и белая блузка.

– Добрый вечер, – сказал Герлоф, постаравшись придать улыбке максимальную степень застенчивости. – Хотел посмотреть, дома ли ты.

– Герлоф. – Майя наградила его ответной улыбкой, но он почувствовал – насторожилась. На лбу под белоснежными волосами, растолкав многочисленных товарок, пролегла озабоченная морщинка – Майя не ожидала визита.

– Могу войти?

Она неуверенно отступила на шаг, пропустила его в комнату.

– У меня не прибрано…

– Не имеет значения.

Он, опираясь на палку, проследовал в комнату. Идеальный порядок, точно такой же, как когда он был здесь в последний раз. Темно-красный персидский ковер закрывает почти весь пол, на стенах развешаны портреты и картины.

Давно он к ней не заходил. А ведь у них был роман. Началось все через пару месяцев после его переезда, но потом как-то само собой закончилось – Шёгрен победил. Роман перешел в дружбу. Оба потеряли близких людей – он жену, она мужа, оба после долгой супружеской жизни остались в полном одиночестве. Им было о чем поговорить.

– Как ты?

– Здоровье в порядке.

Она вытащила из-под маленького чайного столика у окна стул, и Герлоф с удовольствием сел. Она, ни слова не говоря, села напротив.

– Я хотел тебя спросить, – сказал наконец Герлоф, молчание уже становилось неловким. – Я хотел спросить вот что… помнишь, мы как-то говорили…

Он полез в карман и достал конверт – тот, что Юлия нашла на кладбище.

– Я знаю, что это ты написала, вопрос не в этом, тут, понимаешь, какое дело…

– Мне нечего стыдиться, – перебила его Майя.