Мертвая зыбь (др. перевод)

– Очень интересно, спасибо, – больше десяти минут Герлоф не выдержал.

– Чего там, – попросту ответил Хеймерссон. – Всегда приятно, когда люди интересуются нашим делом.

Они вышли на территорию, и он показал на одно из стальных строений.

– Как раз получили рентгеновскую установку для контроля качества. Хотите посмотреть?

Герлоф краем глаза увидел, как Йон мотнул головой. Вид у Йона был такой, будто он с этого момента не только никогда в жизни не возьмет в руки дощечку, но даже и смотреть на нее не станет.

– Спасибо, – вежливо сказал Герлоф. – Боюсь, для нас, стариков, сложновато будет. Мы бы лучше спустились на погрузочный терминал, в гавань.

– В гавань? Ну, это вы громко сказали. Большие корабли сюда не заходят – мелко. А лайб уже давно нет, возим лесовозами.

– Все равно интересно, – бодро произнес Герлоф.

– Ну что ж… я тогда закрываю музей.

И в самом деле… то, что они увидели, гаванью назвать было трудно. Спустились к воде – не больше сотни метров. Маленький насыпной пирс почти обрушился, гранитные камни повыпадали из своих гнезд, и на их месте зияли дыры. Асфальт на подъезде даже трудно назвать асфальтом. Возможно, он им когда-то и был.

Рядом с пирсом – дощатые мостки, причал, который тоже давно нуждался в ремонте. Уж это… что у них досок, что ли, не хватает? На лесопилке-то!

У мостков одиноко качалась, жалобно поскрипывая, старая деревянная лодка, в тихой надежде, что ее все-таки не заставят переживать зимние шторма в воде.

Дул сильный и очень холодный ветер с материка. Герлоф посмотрел на горизонт – темная полоска, отделяющая серое море от чуть менее, но тоже серого неба. Красиво смоландское побережье: лес, озера, глубокие заливы, но Герлофу уже хотелось домой.

– Здесь Мартин и чалил свои лайбы, – сказал он.

– А где ж еще-то… Этот драный пирс и назывался тогда терминалом.

Смотреть больше было не на что. Герлофу стало холодно, несмотря на теплое зимнее пальто. Никакого желания идти на эти полуразвалившиеся мостки у него не было.

По дороге назад Герлоф обернулся на территорию лесопилки. Там по-прежнему никого не было.

И тут он внезапно остановился. Его осенило. Мысль была совершенно нелогичной, всплыла откуда-то из подсознания, как сом из омута, и он не успел даже подумать, как у него вырвалось:

– Здесь все и началось…

– Что началось?

– Все. Нильс Кант, и Йенс, и… Мой внук погиб из-за этого… из-за чего-то, что началось именно здесь.

– Здесь, в Рамнебю?

– Не в Рамнебю, а именно здесь. На лесопилке.

– Откуда ты знаешь? Доказать можешь?

– Я это ясно чувствую, – сказал Герлоф, прекрасно понимая, насколько глупо это звучит, но все же продолжил: – Здесь была какая-то встреча… Нильс Кант встретился, наконец, со своим дядей, и о чем-то они договорились. Что-то в этом роде.

Он уже не был так уверен, как полминуты назад.

– Ну что? Тогда домой?

Герлоф медленно опустил голову и со стоном двинулся с места.

Герлоф ждал в машине. Они остановились на пустой Лармгатан в центре Кальмара. Йон захотел навестить свою сестру.

И что же? Дал им что-нибудь музей дерева? Герлоф сомневался.

Дверь в подъезд, где жила Ингрид, открылась, и появился Йон. Быстро пересек улицу и открыл дверцу.

– Как она? – спросил Герлоф.

Йон молча сунул ключ в замок и запустил двигатель. Они выехали из Кальмара на Эландское шоссе. Только на мосту Герлоф почувствовал, что Йон молчит неспроста.

– Что-то не так? – спросил он. – Что-то с Ингрид?

– Они взяли Андерса. Приехали и взяли.

– Где? У Ингрид?

Йон коротко кивнул.

– У тетки спрятался. А они его взяли.

– Взяли… что значит – взяли? Полиция «берет» кого-то, только если они думают, что…

– Ингрид сказала – вошли, даже не постучали. Сказали только – вы, Андерс Хагман, поедете с нами в Боргхольм. И на вопросы отвечать не стали.

– А ты знал, что он в Кальмаре?

Йон молча кивнул.

– Э-эх, – крякнул Герлоф. – Как я и сказал утром – глупо невиновному прятаться, если его разыскивает полиция. Только лишние подозрения.

– Андерс им не доверяет. Тогда, в кемпинге, он-то как раз и старался предотвратить драку. А в суд угодил именно он, а не эти хлыщи из Стокгольма.

– Знаю. Несправедливо. – Герлоф немного подумал. – Но если это так… если полиция считает, что Андерс имеет отношение к исчезновению моего внука… у них есть за что зацепиться? Ты же знаешь Андерса лучше, чем все остальные, вместе взятые… у тебя-то у самого такое подозрение не возникало?

– Ты что? Андерс честный парень.

– То есть тебе даже подумать не над чем?

– Единственное преступление, которое он совершил в жизни, – спрятался как-то за кустами и подглядывал, как девушки переодевают купальники. И было ему тогда двенадцать лет. Или тринадцать. Я сказал ему, чтобы больше никогда не смел. И он даже и не пытался.

Герлоф кивнул.

– Преступление, конечно, но не особо тяжкое, а? Ты бы и сейчас не отказался…

– Я же сказал: Андерс честный и добрый парень. И все равно они его взяли.

Они съехали с моста.

Герлоф посмотрел на уходящий к горизонту альвар и снова кивнул.

– Поехали в Боргхольм. Еще раз попытаюсь поговорить с Мартином Мальмом. Пусть расскажет, что там было на самом деле.

25

– С Андерсом Хагманом разговаривать буду не я, – сказал Леннарт Юлии. – Приедет следователь по уголовным делам из Кальмара, они там обучены этим делам.

Они ехали в Боргхольм. Юлия впервые в жизни сидела в полицейском автомобиле.

– И что… долгий будет допрос? – Она покосилась на сидевшего рядом Леннарта. На нем была новая форменная куртка – зимняя, на подкладке, с тремя коронами на плече. Герб королевства – эмблема шведской полиции.

– Я бы не стал называть это допросом. Разговор, беседа… Он же не арестован, не задержан – ничего такого. Но если он признает, что взломал виллу Кантов, что собирал эти вырезки из газет, тогда, конечно… тогда ему придется отвечать и на вопросы о вашем сыне. Посмотрим, что он скажет на этот счет.