Мертвоград

Все так.

Вот только каждый раз в такой ситуации Игорь чувствовал себя по-дурацки. Почему-то у него возникало такое чувство, будто он кого-то обманывает. Подсовывает под нос липовое удостоверение, чтобы, значит, пролезть без очереди. А ему-то самому ничего ведь и не нужно было. Вообще – ничего. Верша вроде как договорился с дежурным, а сам умотал. Сказал, что только за кофе сбегает, и исчез. С концами. Верша ненавидел мыть машину после перевозки сырцов и всякий раз норовил увильнуть. Можно подумать, Игорю эта работа доставляла несказанное удовольствие.

Ага!

Нынче он был явно не в том настроении, чтобы в одиночку драить машину. Вот вернется Верша, кофе нахлебавшись, тогда вместе можно и за дело взяться. Если вода не остынет. Разъезжать на провонявшей сырцами машине – удовольствие для извращенцев. Один такой, живущий с Игорем в одном подъезде, узнав, что сосед его санитаром работает, даже деньги предлагал за то, чтобы он его ночку в «неотложке» покатал, но только чтобы непременно с сырцами. Какой и как он кайф от этого ловить собирался, Игорь выяснять не стал – спустил козла с лестницы. А после, как только подумал о том, что именно ему только что предлагали, так едва не проблевался.

Жуть твою!

Это ж сколько мерзости вокруг! О которой мы, бывает, даже и не подозреваем. Может, конечно, оно и к лучшему, что не подозреваем. Иначе ведь свихнуться можно. Легко и просто.

На заднем дворе было темно и пусто. Неподалеку от машины чистильщиков стояли две «амбулаторки». Вид у них был такой, будто их здесь бросили года три назад. Ободранная краска на бортах, проржавевшие крылья и бамперы, у одной лобовое стекло треснутое, у другой вместо бокового картонка вставлена. Вот только шины им кто-то регулярно подкачивал. Зачем? Неужели у кого-то хватало смелости выезжать на таких машинах в город?

Игорь редко задумывался над тем, как работают муниципальные отделения «Скорой помощи», не связанные с Гильдией чистильщиков. На какие деньги они вообще существуют? Санитары-чистильщики доставляли своих клиентов лишь в те госпитали, где имелись курируемые Гильдией особые отделения. Вот только, чтобы добраться до этих отделений, где все сияло чистотой и поблескивало стеклышками новеньких приборчиков, порой приходилось проходить через общую приемную. Не проходить, а проламываться через столпотворение больных и страждущих. Инфекционные, травмированные, беременные, орущие, возмущающиеся, жалующиеся и тихо умирающие – все были здесь. Как на Страшном суде. Или на концерте в Вудстоке. Койки с больными стояли не только в коридорах, но даже на лестничных площадках. Наверное, ставили бы и двухъярусные, как в армейских казармах, если бы придумали, как больных наверх закидывать. Больничное белье – серое, ветхое, на сгибах едва не до дыр протертое. Врачи – замученные, усталые. Как будто не одну смену отпахали. Порой глянешь такому в глаза, и видишь пустоту, полное безразличие к тому, что вокруг творится. Мозг отключился, чтобы не перегореть. А руки продолжают работать, как манипуляторы конвейерного робота, выполняя заложенную программу. Щупают, сгибают, давят, прижимают, режут, шьют, вправляют… А уж что за запах стоял в коридорах – о том лучше и не вспоминать. Игорь всегда, как только из отделения выходил, первым делом рот водкой прополаскивал. Не столько для дезинфекции, столько затем, чтобы вонь отбить. Хотя вот Верша – тот кофе пьет. Говорит, помогает. А Игорю – нет. Игорю без водки – никак. Даже сигареты – не то. Совсем не то.

Над двустворчатыми стеклянными дверями с неработающими фотоэлементами, неподалеку от которых Верша машину поставил, висел большой светящийся прямоугольник. Вывеска – но без надписи. Чистый, светящийся прямоугольник. Поначалу Игорь все голову ломал: что бы это могло означать? А потом – бросил. Ему-то какая разница? Так даже интереснее. Как будто скрытое послание.

Это ведь не сюр даже. Все вокруг дышит безумием. Разлитым повсюду, как опиумный дым.

Хохочут, суки, хохочут…

Пальцы слегка подрагивали. Нехарактерно. Должно быть, слишком устал.

Слишком…

Ничто не слишком!..

А, забудьте…

Правда, хочется с кем-нибудь поговорить. Только не с Вершей. Он сразу начнет ржать. От души, но все равно противно.

Сегодняшняя ночь ни чем не лучше и не хуже многих других.

Каждую ночь что-то происходит…

Нет, не так!

Каждую ночь происходит одно и то же.

Он страшно хотел спать. Но знал, что, если даже ляжет сейчас в самую мягкую из всех постелей мира, выпив предварительно граммов эдак двести замечательнейшего коньяку, и его примутся убаюкивать полногрудые, черноокие и сладкоголосые гурии, ровно семьдесят две штуки, изюминка к изюминке, он, может и поверит им, но все равно не заснет. Говорят, бессонница убивает быстрее, чем рак. Но ему-то что? Он никогда не задавался вопросом, от чего предпочел бы умереть. Несерьезно это. Потому что все равно получится не так, как задумывал. В этом деле планировать нельзя. А ставки делать – глупо.

Игорь бросил в кусты недокуренную сигарету. Он вообще не любил курить. И вкус табачного дыма ему совершенно не нравился. Просто нужно было чем-то себя занять. А от чего помереть… ну, это мы уже обсуждали.

Игорь подошел к машине, открыл дверцу кабины и достал из-под сиденья бутылку водки. Жидкости в ней оставалось ровно на три пальца. Игорь тяжело, безнадежно вздохнул. Дилемма была серьезная – допить ли водку двумя хорошими глотками или отпить половину и оставить на потом? Конечно, в любом ночном ларьке можно бутылку купить. Но Игорю страшно не хотелось этого делать. Прежде бутылка лежала у него под сиденьем так, на всякий случай. Порой, когда дежурство выдавалось совсем уж поганым, он делал из нее глоток-другой. Не больше. И снова закидывал под сиденье. Потом он начал принимать дозу в самом начале дежурства. Для куража. Иначе у него все из рук валилось, и жизнь казалась выкрашенной не в розовый, а в грязно-коричневый цвет. Как старая, выцветшая кинопленка. А чтобы оставаться в тонусе, нужно было и по ходу дела прикладываться к бутылке. Глоток, другой. Не больше. Особенно хотелось выпить после разгрузки сырцов. Только чтобы выдавить из горла кислосмрадную вонь, похожую на ту, что источает замоченное для стирки и забытое белье. По крайней мере, сначала так казалось. Глоток-другой. Не больше. Полбутылки хватало на дежурство. Если не случалось какого-нибудь форс-мажора. Потом Игорь перестал спать. Без какой-либо особой причины. Просто ложился в кровать, да что там ложился – падал как убитый! – и понимал, что не сможет уснуть. Можно было пролежать весь день, пялясь в потолок, по которому порой проскальзывали какие-то причудливые, невесть откуда взявшиеся тени. Вроде тех картинок, что показывают пациентам психиатры. Лежать и слушать, как кто-то тупо мучает гитару и надрывно пытается вытянуть гнилым голосом какой-то блатной мотивчик. А можно было встать, натянуть майку с надписью «Ктулху жив!» – сосед на День чистильщика подарил, – и отправиться бродить по залитым дурным солнечным светом улицам. Только какой в этом смысл? Он и без того знал все, что там происходит. В городе для него не было никаких тайн. Он видел его ночью. Как патологоанатом – изнутри. Можно было идти, ни на кого не глядя, засунув руки в карманы. Делать вид, что ты не просто так бродишь от дома к дому, от перекрестка к перекрестку, а чем-то очень занят. Ищешь что-то, например. Или опаздываешь на важную деловую встречу. В конце концов, кому какое дело?.. Бутылка за дежурство. Такая была норма последние пару месяцев. Последние глотки Игорь, как правило, допивал, когда, закончив дежурство, они возвращались на подстанцию. Только чтобы не оставлять. Серый, предрассветный свет делал контуры домов расплывающимися, нечеткими. Из приоткрытого окошка тянуло противным холодком. И вонь, обычная городская вонь, под утро почему-то всегда становилась особенно резкой и едкой. Не замечали?.. Игорь возвращался домой на метро, думая, отчего же так воняет… Или это только ему так кажется?.. Он смотрел на других пассажиров – никто вроде нос не воротит. Зато глаза почти у всех сонные. И что за нужда выгнала их в такую рань из-под одеял и затолкала в душную подземку?.. Игорь возвращался домой с надеждой уснуть. Стараясь не думать о том, что заснуть ему снова не удастся… И – что?.. Наверняка жил на свете некто, кто был в этом виноват. Только Игорь не знал, кто это. Имелись у него некоторые подозрения… Но он не хотел об этом говорить. Вообще. Особенно сейчас. Потому что еще три часа до окончания дежурства, а водки – на донышке осталось.

Игорь поболтал водку в бутылке и обреченно вздохнул. Для того чтобы дотянуть с этим до утра, нужно быть Господом Богом. Это он может семью батонами хлеба и пятью тушками минтая батальон солдат накормить и по ходу дела обратить воду в алкоголь. Да уж, это фокус – что надо. Что странно, после такого кто-то еще спрашивает: а почему это народ так много пьет? Да потому что Господь так велел! Ныне он нас покинул, но дар свой, разлитый по тщательно закупоренной стеклянной таре, нам оставил. Наверное, хотел, чтобы мы все же хотя бы иногда о нем вспоминали. Ну, что ж, Игорь был не против. Он мысленно обратился к Богу со словами искренней благодарности, свернул с бутылки пробку, сунул горлышко в рот и разом все оприходовал.

Вот так! И более никаких сомнений! Спасибо тебе, о, Великий Хантер! За мудрость и благодать, что ты нам даровал!..

Стоп!

Игорь почувствовал, что в голове начинается легкий кавардак. Совсем легкий. Очень. Непонятно, откуда лезут мысли, которых там, в принципе, не должно быть. Это непорядок. Не сказать, что совсем уж плохо, но – непорядок. Плохо – это когда мысли о суициде появляются. И начинаешь всерьез рассматривать способы вышибить из себя дух не с точки зрения эффективности, а с позиции эстета. Вот это уже плохо. Крейза похуже той, когда муравьев повсюду видишь.

Игорь кинул пустую бутылку в кусты.

Старики рассказывают о странных временах, когда пустую бутылку можно было назад в ларек отнести и получить за это деньги. Сдуреть можно! Как народ прежде жил?.. А как мы сейчас живем?.. Э, лучше и не спрашивай!

Верша пошел за кофе и пропал.

И что теперь?..

Игорь посмотрел по сторонам.

Сознание наполнялось цветами и звуками, которых в оригинале не должно присутствовать. Это было не страшно. Это было почти привычно. Новые ощущения, новый ритм… Нужно только продолжать плыть по реке времени. Не делать вид, что ничего не происходит, а впитывать в себя все то новое, что хотело принять тело.

Игорь обошел машину и заглянул в заднюю дверь. У него вдруг появилась совсем крошечная надежда на то, что могло произойти чудо и рабочее отделение «неотложки» само собой очистилось от рвоты, крови, испражнений… В общем, от всей той дряни, что извергают из себя сырцы, как живые, так и мертвые. На редкость, надо сказать, нечистоплотные создания. Люрик, другой водитель, с которым Игорю порой доводилось работать, как-то подсунул ему книжку под названием «Очень Большой Секрет». Уверял, что книга перевернула, а может быть, вывернула – тут Игорь не мог ручаться за точность формулировки, – всю его жизнь. В чем конкретно выражалось благотворное влияние книги, понять было трудно – Люрик как работал, так и продолжал работать санитаром. Работа неплохая, кто бы спорил. Но это ведь не значит, что, заполучив ее, уже и мечтать не о чем. Книга была напечатана на хорошей, плотной, белой бумаге. Буквы были большие, как в букваре. А слова простые, будто для дебилов. Суть же вся примитивная сводилась к тому, что для того, чтобы добиться чего бы то ни было, нужно только очень этого захотеть. Так сильно, чтобы даже мысли о чем-то другом на раз обращались в дым. И тогда счастье само влетит к тебе в окошко. Причем в самом что ни на есть материализованном виде. Сейчас Игорь очень, очень, ну, просто до зуда в ладонях хотел, чтобы машина оказалось чистой. Но – не случилось. Кузов машины оставался таким же загаженным, как и в тот момент, когда он поставил возле нее ведра с горячей водой. Которая, кстати, уже остыла.