Мёртвые люди

– Не отвлекайся.
– Юля не отрываясь смотрела на него.
– Ну, что же ты?
– теперь она лежала на зеркально отполированном прозекторском столе совершенно обнаженная с длинным, от выпяченных ключиц до самого низа живота, багровым швом. Он вдруг почувствовал, что его собственное отражение на поверхности металлического стола с отвращением и нескрываемой злобой смотрит прямо на него.

– Бред... это... это... бред...
– забормотал он, пытаясь снять ее руки, обвившиеся вокруг его шеи и не отпускающие его.

– Возьми меня...
– она улыбнулась - ... пожалуйста... я с ума сойду от дрожи... больше не могу...
– все попытки Романа высвободиться были безрезультатны. Девочка, совсем уже не похожая на себя, держала его мертвой хваткой.

– Нет... нет! Пусти! Я не буду!.. Я больше не буду!

Ее, покрывающееся темными пятнами лицо вдруг оскалилось:

– Ну же! Давай! Давай! Трахни меня! Трахай! Где этот твой ебаный хер?! Давай же, ну!
– окаменевшие пальцы буквально вонзились в его шею и он почувствовал, как за ворот рубашки потекла кровь. От боли и отчаянья из его глаз брызнули слезы. Совершенно обезумев, он хотел выкрикнуть единственное, что пришло в голову: "Не надо!", но из горла вылетел только свист, пробившийся сквозь бьющую фонтаном кровь.

– Ты меня любишь, милый?
– Она посмотрела, будто пытаясь понять, что он сейчас чувствует. Шов на ее теле начал расползаться, открывая синеватую плоть под кожей.
– Ты ведь не покинешь меня?
– она еще крепче ухватила его и рванула на себя, буквально вдавив его голову в свой разверзшийся живот. Пытаясь освободиться, он уперся руками о скользкий - весь в крови - металлический стол, но с каждой попыткой утопал в ее чреве все больше. Уже не в силах сопротивляться, задыхаясь без воздуха, он открыл глаза и рот. Кишащая вокруг багровая мякоть тотчас же заполнила его и разлилась по всему телу, ему уже не принадлежавшему.

Теряя сознание и безвольно падая в темно-красную, шевелящуюся бездну он почувствовал, как возле него что-то бьется. Звук от ударов все отчетливее раздавался в его голове, перейдя, в конце концов в оглушительный грохот, заставляя все вокруг трещать по швам, сквозь которые забрезжил свет.

С последним ударом он вдруг вспыхнул и закричал из неведомо откуда взявшихся сил. В следующую секунду он увидел перед собой тусклое осеннее солнце, сплошь покрытое трещинами от оголенных веток близ стоящих осин. В окно машины стучал местный, копавшийся до того в "копейке":

– Эй, слышь? Машину толкнуть не поможешь? Ну ты чего там? Уснул, что ли?
– неказистый мужичок в засаленном, испачканном машинным маслом и солидолом свитере, то снимал, то снова одевал на лысеющую голову потрепанную кепку, стоя в нерешительности: постучать еще раз или оставить уснувшего в покое?

Рома посмотрел на часы - на циферблате было пять минут четвертого. Он допил оставшуюся воду, закурил и оглянулся вокруг. Кроме перепачканного мужика больше никого не было. Он открыл дверь машины и вышел:

– Че ты ломишься?

– Так машина, сука, не заводится ни хера! Ты это... может поможешь, а? Тут всего делов - толкнуть разок... с утра корячусь - все без толку...

– Твоя что ль?
– сказал студент, показывая на желтеющие поодаль "жигули".

– Она, сука, она - родная...

– Ну пойдем...

Все двадцать метров, что они прошли от машины до машины, мужичок не затыкался: успел рассказать всю "подноготную" и о своей колымаге, и о жене, и о вышедшей уже замуж дочке, и даже о своей хромой собаке - и все они, исходя из его незамысловатых эпитетов, были схожи в одном - все они были "суками, всю жизнь перепортившими".

Что жизнь мужичка можно было еще чем "перепортить" - Роман искренне недоумевал, но с расспросами лезть не стал, так как за день уже много чего странного увидел, да и жизнь местная его совсем не интересовала.

С машиной пришлось немного повозиться и Рома с непривычки даже запыхался, зато мужик, залихватски сдвинув кепку на затылок, улыбался во весь свой беззубый рот и не мог нарадоваться шуму мотора.

– Вот выручил-то! Вот, в самом деле, так... что уж... оно же, сука, по-другому никак...
– тараторил мужик, - ты послушай! Ну не стучит же! Чего ей, сука, надо...
– Увидев, что Рома снова закурил, он, несколько виновато потянувшись к пачке заскорузлыми пальцами, попросил сигарету. Роман, мысленно обозвав мужичка "босяком" и "бомжем", протянул.

"Бомж", не скрывая удовольствия, глубоко затянулся:

– Ага, дорогие, сука, наверное... Так ты езжай - чего встал-то?
– вдруг ни с того, ни с сего произнес мужичок, - Алмазу привет...

Рома от неожиданности поперхнулся табачным дымом, от чего зашелся кашлем, а на глаза навернулись слезы:

– Слышь... ты че? Тебя как звать?

– А ты к кому ехал-то, парень?
– мужичок глубоко затягивался и, выпуская облако дыма, жмурился от удовольствия.

– Так это... Олега.

– Ну так я Олег. Ты чего, Ромчик, бесноватый, что ли?

– Так... сумка... сумка ж там... привез... сказали...

– Ты езжай, Ром, езжай... а сумку свою передай кому надо, - мужик улыбался, - адрес-то у тебя записан, правильно?

– Да ни хера не...

– Дурак ты, Ром... и сигналка у твоей бибики - гавно...
– езжай, говорю.
– Мужик, докурив, хлопнул проржавевшей насквозь дверцей "копейки" и, обдав напоследок Романа облаком черного дыма из глушителя, уехал.

Обескураженный в который раз уже за сегодня студент, ничего не понимая, вернулся к своей машине. Он точно помнил, что, уходя, поставил машину на сигнализацию, но, слова "неказистого" местного жителя все-таки решил проверить: а вдруг не сработает? Он дернул за ручку дверцы водителя и та, к его немалому удивлению, открылась как ни в чем не бывало. "Что еще за херня?" - подумал он и осторожно сел в машину. В машине, - как понял Рома, - явно кто-то был, пока он кряхтел, толкая старую развалюху мужичка. На заднем сиденье лежала сумка, точь-в-точь такая же, как и была, только уже не справа от него, как раньше, а прямо за его сиденьем. Он бросился смотреть не пропали ли деньги и, расстегнув замок, застыл в изумлении: никаких денег в сумке не было, но зато была доверху заполнена небольшими, завернутыми в целлофановую пленку брикетами, похожими на хозяйственное мыло. "Во попал... во попал!
– забормотал студент, чувствуя как покрывается потом, понимая, что за "мыло" у него в салоне, на сколько лет оно тянет и что будет, если его остановят и досмотрят постовые. Он снова вылез из машины и, достав с заднего сиденья сумку, переложил ее в багажник, засунув в самый дальний угол, прикрыв тряпками и коробками с инструментом и моющими средствами для автомобиля.

В стоящей за углом машине двое бритоголовых, уплетая чебуреки из целлофанового пакета и запивая давно остывшую выпечку горячим чаем из термоса, наблюдали за действиями Ромы с экрана планшетника.

– Это он типа для гайцов? Типа на случай досмотра?
– произнес бритоголовый с набитым ртом, пытаясь говорить как можно внятнее. На экране крупным планом снова появился Рома, весь взъерошенный и явно нервничающий.
– Ты не знаешь, где таких идиотов набирают?

– Не, не знаю. Я по дурдомам экскурсии не вожу.