Месс-менд. Роман

С этими загадочными словами доктор Гнейс вышел, запахнувшись в черный плащ с капюшоном. Зильке остолбенел, посмотрев ему вслед. Он чувствовал, как весь его телесный материк дрожит от непредвиденного удара, равного которому не извергала даже Фудзияма.

18. ЗУЗЕЛЬСКИЕ УГОЛЬНЫЕ ШАХТЫ

С того самого места, где на шоссе белеет роковой столбик

идут вниз, по непроходимым кручам, дорожки в покинутые угольные шахты. Уголь давно разработан, оборудование снято и разрушено, шахты засыпаны и залиты водой. По мнению зузельских обывателей, шахты наполнены чертями. Ни один гражданин не рискнет к ним спуститься. Ни один мальчишка не забредет дальше первой платформы, где кончается узкоколейка, давным-давно снятая по кускам. Только пастухи богатых рейнских аграриев облюбовали себе склоны к этим шахтам и пасут на них огромные стада мериносовых баранов.

Надо признаться, издалека эти черные шарики, перекатывающиеся по тропинкам, придают ландшафту, особенно на рассвете, большую живописность. Пастух в широкой шляпе и с кнутом в руках бегает от одного мериноса к другому. Животные переваливаются, тряся курдюками. Они кушают траву в высшей степени экономно, как по крайней мере показалось бы внимательному наблюдателю. Вот один баран юркнул в расщелину и исчез. За ним перекатился второй. За вторым третий. Не прошло и пяти минут, как исчезло все стадо, а за ним провалился и сам пастух. Пастбище пусто.

Расщелина, куда направились животные, идет прямехонько в полукруглую пещеру, невидимую ни сбоку, ни сверху. Здесь мериносы один за другим поскидали с себя баранью шкуру и вытерлись рукавами собственных курток.

–  Жарко, братцы, - простонал один из них, с сильным провансальским выговором, - не мешало бы обрядить Сорроу разок в этакую шубу.

Пастух погрозил ему кнутом.

–  Помалкивай!
– отрезал он безжалостно.
– Вот когда растопят твой жир на стеариновую свечку, как нынче проделывают с военным покойником, - помянешь ты мериносовую шкуру.

–  Сорроу, - не унимался провансалец, прыгая вниз за остальными ребятами, спускавшимися теперь по высеченным в скале ступеням, - я так думаю, что нам лучше вместо всякой канители залезть в шкуры раз и навсегда, да и уйти в горы.

–  Ага!
– проворчал Сорроу.
– Римские рабочие выкинули штуку по этой части в незапамятные времена. Только, я полагаю, ребята, не в пример лучше загнать в баранью шкуру врага, да потом выколотить, да потом вымыть, да потом маленько постричь, ну, а потом и в гору погнать на подножный корм.

Вся компания поддержала его одобрительными криками, наградив провансальца тумаками. Их было человек до ста, разнообразнейшей национальности. Каждый говорил на своем языке и отлично понимал другого. Впереди пробирались горняки со всех частей света: угольщик из Донбасса, медник из Мексики, платиновец из Испании, каменщик из Памира, солевик из Аравии, железник из Лотарингии, искатель драгоценного камня из Бразилии и другие - каждый с мешочком у пояса, где он хранил образчик своей добычи, с молотком на бедре, как носят оружие, в остроконечной кожаной шапочке - символе высшей квалификации по части своего дела. Горняки шли цепью, положив руку на плечо переднего товарища, и на разных языках пели свою перекличку, не терявшую от этого ни складу, ни ладу:

Бей, рудокоп! Рой глубоко. Проходи молотком Жилу…

Затягивал один, а другой откликался:

В воде и ветру, В строю и смотру Быть тебе, друг, Живу!

Вслед за горняками поспевали металлисты. Эти шли скопом, как люди солидные. Лица у них были серые, со свинцовым оттенком, щеки ввалились, руки пропитаны металлической пылью. Каждый носил куртку цвета обрабатываемого им металла. У каждого была на рукаве треугольная нашивка-символ высшей квалификации по своей части.

Это был цвет - самый отборный цвет рабочего мира. Каждая отрасль из каждой части света прислала сюда умнейшего и толковейшего парня, на всемирную конференцию горняков и металлистов, созванную союзом «Месс-Менд».

Между тем дорога становилась все круче да круче. Каменная лестница уперлась в нишу, откуда началась железная воронка вниз. Тут и металлистам пришлось пропустить своего брата поодиночке. Горняки кончили перекличку; первые из их отряда уже достигли площадки. Тогда и металлисты, грянули свою песенку, подхваченную тысячью эхо под каменными сводами и бесчисленными покинутыми галереями. Коновод затянул:

Братцы, сбросим рабство с плеч! Смерть былым мученьям. В мир велим металлу течь С тайным порученьем…

Хор ответил стремительным речитативом:

Чтоб металл В себя впитал Нагревом и ковкой. Заклепкой, штамповкой, Сверленьем, точеньем И волоченьем…

Одна группа спускающихся, отбивая такт по перилам лестницы, выводила с силой:

Дутым, прокатанным, резаным, колотым,

другая отбивала ей в ответ:

Домною, валиком, зубьями, молотом,

и все, сколько их было, металлисты и горняки, в унисон, громовым раскатом, подхватили:

Через станки, От рабочей руки Клятву одну: Долой войну! К черту долой войну!..

Не успели еще отзвучать последние слова песенки, известной под названием «Клятвы металлистов», как толпа рабочих дрогнула и остановилась.

Перед ними - огромная сталактитовая пещера, с небольшим озером посредине, светящаяся бледным опаловым блеском. И на отполированном камне, возле самого озера, залитый опаловым сиянием, сидит человек в черном плаще с капюшоном, поднимая хрустальную чашу, ни дать ни взять как в каком-нибудь балете.

19. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ КОНФЕРЕНЦИИ ГОРНЯКОВ И МЕТАЛЛИСТОВ

–  Ребята, это доктор Гнейс, величайший химик и минералог нашего времени!
– крикнул Сорроу.

Рабочие сбежали в пещеру и окружили старика, растерянно смотревшего мимо них двумя кроткими глазами - желтым и зеленым.

–  Сорроу, - произнес он, выпрямляясь и сбрасывая капюшон, - я ушел от них навсегда. Примите меня к себе.

Сорроу хлопнул его по плечу без всякой торжественности:

–  Выкладывайте, старина. Нынче последний день нашей конференции. Вас будут слушать самые умные парни в мире. Мы ждали из Зангезура бедняжку Лори, а вместо него получим вас.

–  Я ушел оттуда, - задумчиво начал Гнейс.
– Они потребовали, чтобы я разложил минерал. Сорроу, друг мой, они хотят, чтоб минерал отдал им назад все скверное дыхание, весь яд, все зловоние, скованные тысячелетиями! И чтоб в этом я помог им моими собственными руками.