Месть Нофрет. Смерть приходит в конце

–  Нофрет не была так умна, как ей казалось. Она была чересчур гордой и решила, что ей принадлежит весь мир. Что ж, сейчас ей предстоит держать ответ перед судом в Царстве мертвых - там ей вряд ли поможет ее хорошенькое личико. Мы, во всяком случае, от нее избавились. По крайней мере, - еле слышно добавила она, дотронувшись до одного из висящих у нее на шее амулетов, - я на это очень надеюсь.

II

–  Ренисенб, я хочу поговорить с тобой о Сатипи.

–  А в чем дело, Яхмос?

Ренисенб с участием смотрела на встревоженное лицо брата.

–  С Сатипи что-то случилось. Я ничего не могу понять, с трудом выдавил из себя Яхмос.

Ренисенб согласно кивнула головой, не найдя так сразу слов утешения.

–  Последнее время она очень переменилась, продолжал Яхмос.
– При малейшем шорохе вздрагивает. Плохо ест. Ходит так, будто опасается собственной тени. Ты, наверное, тоже заметила это, Ренисенб?

–  Да, конечно, мы все заметили.

–  Я спросил ее, не больна ли она, не послать ли за лекарем, но она ответила, что не нужно, она совершенно здорова.

–  Я знаю.

–  Значит, ты тоже ее спрашивала? И она ничего тебе не сказала? Совсем ничего?
– обеспокоенно допытывался он.

Ренисенб понимала озабоченность брата, но ничем не могла ему помочь.

–  Она упорно твердит, что совершенно здорова.

–  И плохо спит по ночам, - пробормотал Яхмос, - кричит во сне. Может, ее что-то мучает, о чем мы и не догадываемся?

Ренисенб покачала головой.

–  По-моему, нет. Дети здоровы. В доме ничего не произошло, кроме, конечно, смерти Нофрет, но вряд ли Сатипи будет горевать по этому поводу, - сухо заключила она.

–  Да, конечно, - чуть улыбнулся Яхмос.
– Скорее, наоборот. Кроме того, это началось не после смерти Нофрет, а до нее.

Сказал он это не совсем уверенно, и Ренисенб быстро взглянула на него. Тогда Яхмос тихо, но настойчиво повторил:

–  До смерти Нофрет. Тебе не кажется?

–  Я заметила это только после ее смерти, - задумчиво ответила Ренисенб.

–  И Сатипи тебе ничего не говорила? Ты твердо помнишь?

Ренисенб опять покачала головой.

–  Знаешь, Яхмос, по-моему, Сатипи и вправду нездорова. Мне кажется, она чего-то боится.

–  Боится?
– не сумел сдержать удивления Яхмос. А чего ей бояться? Кого? Сатипи всегда была храброй, как лев.

–  Я знаю, - беспомощно призналась Ренисенб.
– Мы все так считали. Но люди, как ни странно, меняются.

–  Как, по-твоему, может, Кайт что-нибудь известно? Не говорила ли Сатипи с ней?

–  Разумеется, Сатипи скорей бы сказала ей, чем мне, но, по-моему, такого разговора между ними не было. Нет, не было, я уверена.

–  А что думает Кайт?

–  Кайт? Кайт никогда ни о чем не думает.

Зато Кайт, вспомнила Ренисенб, воспользовавшись необычной кротостью Сатипи, забрала себе и своим детям лучшие из вновь вытканных полотнищ льна, на что никогда бы не решилась, будь Сатипи в себе. Стены дома рухнули бы от ее крика! То, что Сатипи безропотно стерпела это, по правде говоря, просто потрясло Ренисенб.

–  Ты говорил с Изой?
– спросила Ренисенб.
– Наша бабушка очень хорошо разбирается в женщинах и в их настроении.

–  Иза посоветовала мне вознести хвалу богам за эту перемену, только и всего, - с досадой ответил Яхмос.

– Можешь не надеяться, сказала она, что Сатипи долго будет пребывать в таком благодушном настроении.

–  А Хенет ты спрашивал?
– не сразу решилась подать ему эту мысль Ренисенб.

–  Хенет?
– нахмурился Яхмос.
– Нет. Я не рискнул бы говорить с Хенет о таких вещах. Она и так многое себе позволяет. Отец чересчур к ней снисходителен.

–  Я знаю. Она ужасно всем надоела. Тем не менее… - не сразу нашлась Ренисенб, - Хенет обычно все обо всех знает.

–  Может, ты спросишь у нее, Ренисенб?
– задумался Яхмос.
– А потом передашь мне ее ответ?

–  Пожалуйста.

Улучив минуту, когда они с Хенет оказались наедине, направляясь к навесу, под которым женщины ткали полотно, Ренисенб попробовала поговорить с ней о Сатипи. И была крайне удивлена, заметив, что этот вопрос встревожил Хенет. От ее обычного желания посплетничать и следа не осталось.

Она дотронулась до висящего у нее на шее амулета и оглянулась.

–  Меня это не касается… Мне некогда замечать, кто и как себя ведет. Это не мое дело. Я не хочу быть причастной к чужой беде.

–  К беде? К какой беде?

Хенет бросила на нее быстрый взгляд.

–  Надеюсь, ни к какой. Нас это, во всяком случае, не касается. Нам с тобой, Ренисенб, не в чем себя упрекнуть. Это-то меня и утешает.

–  Ты хочешь сказать, что Сатипи… О чем ты говоришь?

–  Ни о чем. И, пожалуйста, Ренисенб, не пытайся у меня что-то выведать. Я в этом доме почти на положении служанки, и мне не пристало высказывать свое мнение о том, к чему я не имею никакого отношения. Если хочешь знать, то я считаю, что перемена эта нам на благо и, если все так и останется, значит, нам везет. А теперь, Ренисенб, мне некогда, я должна присмотреть, чтобы на полотне была поставлена правильная метка. Эти беспечные служанки только болтают и смеются, вместо того чтобы работать как следует.

И она стремглав бросилась под навес, а Ренисенб медленно двинулась обратно к дому. Она незамеченной вошла в покои Сатипи, и та с воплем вскочила с места, когда Ренисенб тронула ее за плечо.

–  О, как ты меня напугала! Я думала…

–  Сатипи, - обратилась к ней Ренисенб, - что случилось? Может, ты скажешь мне? Яхмос беспокоится о тебе и…

Сатипи прижала пальцы к губам. А потом, заикаясь и испуганно расширив глаза, прошептала:

–  Яхмос? А что… Что он сказал?

–  Он обеспокоен. Ты кричишь во сне…

–  Ренисенб!
– схватила ее за руку Сатипи.
– Я кричала… Что я кричала?

Ее глаза, казалось, от страха вот-вот вылезут из орбит.

–  Яхмос считает… Что он тебе сказал?

–  Мы оба считаем, что ты либо нездорова, либо чем-то расстроена.

–  Расстроена?
– еле слышно повторила Сатипи с какой-то странной интонацией.

–  Ты в самом деле чем-то расстроена, Сатипи?

–  Может быть… Не знаю. Дело не в этом.

–  Я знаю. Ты чего-то боишься, верно?

Взгляд Сатипи стал холодно-неприязненным.