Месть Ронана. Амулет
Шрифт:
Взглянув еще раз на золотую голову льва, монах передал кольцо Макоби.
— Нам нужно найти способ его уничтожить, — сказал он, — а до тех пор вам суждено быть его хранительницей, как я разумею.
— Наверняка это не очень трудно, — предположила Макоби. — Мы можем бросить его в огонь, расплавить или еще что-нибудь.
Гларт с сомнением покачал головой.
— Мы же не знаем пределов его могущества, — возразил он. — Мы даже не сумеем его расплющить. Как знать, может, он способен к самоликвидации.
— Ты хочешь сказать, что, если я прикажу ему самоуничтожиться, он послушается?
— Послушайте,
Макоби уставилась на кольцо, задумчиво прищурив глаза.
— Можно тебя спросить кое о чем? — полюбопытствовала она примирительно.
— Валяй! — ответило оно, явно расстроенное.
— Какого черта этот Адомо наделил тебя способностью говорить? Прости меня за тупость, но я не понимаю. Не вижу в этом ни малейшего смысла.
Перстень на минуту погрузился в размышления, не уверенный, стоит ли отвечать на заданный вопрос, но потом, вероятно, решил, что ничего предосудительного не случится, если он ответит.
— Если вам так уж интересно, то скажу, что первоначально это в его замысел не входило. Я был немым. Но однажды он меня потерял. В определенном возрасте Адомо начал все терять. Клал вещи куда-то и забывал, куда именно. Я три месяца провалялся на полу под кроватью. Позже, когда он наконец меня обнаружил, дал мне голос, чтобы я мог откликнуться и сообщить о своем местонахождении в том случае, если снова потеряюсь. Должен признаться, что ему не пришлось сожалеть об этом…
В голосе амулета прозвенели мечтательные, почти ностальгические нотки, когда он предался воспоминаниям о былых временах.
— У нас были такие восхитительные дебаты, — пробормотал он. — Ну, не совсем дебаты, конечно… Скорее споры типа «да — нет», «ты сделал — я не сделал», «так — не так», «заткнись — сам дурак»… Признаюсь, маг был ворчливый старый хрыч.
Амулет с нежностью вздохнул и предпринял видимое усилие вернуться в реальность.
— Во всяком случае, у него хоть имелись какие-то зачатки интеллекта, — с горечью добавил он. — И он мог отличить настоящий спор от тех спор, которыми размножаются грибы.
Макоби бросила на него сердитый взгляд и снова надела на палец.
— Ты знаешь, что можешь менять форму и внешность по желанию… — проворковала она.
— М-м-м?..
— А характер ты сменить не можешь?
Голова льва помрачнела.
— Что тебя не устраивает в моем характере? — жалобно захныкал он. — Могу сообщить, что, когда мой хозяин…
— Изменись!
Возникла пауза.
— Ну? — требовательно повысила голос Макоби.
— Довожу до вашего сведения, что имел честь выполнить ваше компетентное распоряжение, согласно повелению, — сообщило кольцо хорошо поставленным, но слегка запинающимся голосом престарелого актера классической драмы, принявшего перед спектаклем своеобычную дозу хереса. — Какие еще будут пожелания у вашего досточтимого высочества?
— Э-э-э… никаких.
— Тогда, наипрекраснейшая из прекрасных, — снова завело волынку кольцо, — самая благороднейшая из дам, восхитительная и несравненная…
— ЗАТКНИ КОРОБОЧКУ!
Перстень обиженно замолчал.
— Не стоит на него сердиться, — сказал Гларт. — Адомо вдохнул в него
такие типы личностей, с которыми ему хотелось общаться.— Тогда он и вправду был несчастным стариком! — крикнула Макоби в сердцах.
Вскочив на ноги, она выхватила из кучи пару поленьев и с силой запустила их в костер. Успокоившись, принцесса вновь опустилась подле Гларта и, подтянув колени к подбородку, уставилась на пляшущие языки пламени.
— Уверена, что должен быть способ заставить эту клаттерную штуковину рассказать нам, что происходит и кто за всем этим стоит, — произнесла она, — а не гоняться за непонятными химерами.
Гларт посмотрел на нее широко раскрытыми глазами, полными благоговейного трепета.
Когда он впервые встретил девушку и узнал, что она дочь правителя Кумаса, то ожидал увидеть чопорную благовоспитанную барышню, однако принцесса оказалась весьма практичной особой, не лишенной здравого смысла, с которой было приятно и весело проводить время.
И, клатт, она была божественно красивой!..
Гларт окинул взглядом ее забрызганные грязью брюки и попытался представить, как бы она выглядела в платье. Потом он попробовал представить ее без платья…
— О чем ты думаешь? — услышал он голос девушки и едва не проглотил язык.
— М-м-м… я размышляю над планом наших действий в Великом Тошнотике, — соврал он, заикаясь. — Полагаю, что дочери правителя Кумаса будет нетрудно добиться аудиенции у мэра орков… Но о чем мы спросим его? Сомневаюсь, что при виде нас он разразится слезами и признается во всем, что знает.
— Я думала над этим, — сказала Макоби. — Мне кажется, что нам нужно найти кого-нибудь из орков, кто принимал участие в сражении. Было бы здорово побеседовать с одним из командиров и узнать, почему они отступили. Может, если повезет, мы найдем кого-то, кто видел, как умер мой брат, или того, кто его убил. Если бы только нам удалось встретить этого орка, чтобы узнать, куда делось тело…
Ее глаза наполнились слезами, и Гларту захотелось обнять ее, прижать к себе и успокоить. Но вместо этого он просто взял принцессу за руку и осторожно сжал в своей.
— Может быть, нам поможет эта драгоценность Адомо, — предположил он.
Макоби с сомнением посмотрела на кольцо.
— Не мог бы ты нам показать лицо орка, убившего Мардена? — спросила она недоверчиво.
— Все зависит от того, что ты имеешь в виду, — ответила голова льва. — Если хочешь, чтобы я доставил его сюда, то никаких проблем. Я могу это сделать.
— Пожалуйста, сделай! — воскликнула Макоби, прежде чем Гларт успел ее остановить.
Раздался легкий свист рассекаемого воздуха, и у ног принцессы появился распластавшийся на спине орк.
Это был довольно крупный индивид, вероятно, из племени утуков, с длинными кривыми ногами и мощной мускулатурой. Но он был мертв, и это не вызывало никаких сомнений. Меч или топор раскроил ему ключицу, несколько ребер и легкое, оставив огромную зияющую рану.
Вид орка позволил Гларту заключить, что солдат был убит во время сражения и остался лежать на поле брани. Судя по всему, смерть наступила дня два назад. Об этом говорили и признаки тления, и полчища мясных мух, облепивших гноящуюся рану, а больше всего — мерзкий запах разлагающейся плоти.