Место явки - стальная комната
Шрифт:
П ь е р (рассеянно и недовольно). А, это вы… А я вот работаю… С ипохондрией борюсь!.. (Встал.) С тех пор как я был пожалован в камергеры, я все чаще думаю о тщете всего человеческого. Мне тяжело и стыдно появляться в большом обществе.
А н д р е й. Послушай, Пьер!..
П ь е р (не дает сказать). Это неожиданное и непросимое мною пожалование в камергеры странным образом последовало вскоре за тем, как принц сблизился с моею женою… Как же все ничтожно в сравнении с вечностью! Вот лежу и думаю: к чему?! Но прости: несчастный всегда
А н д р е й (с трудом дождался возможности вставить слово). Также как и счастливые — тоже только о себе! Я — о себе, Пьер. Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому-нибудь, и ты единственный человек, перед которым я решаюсь высказаться… Я стал ездить в один дом, каждый день. Душа моя, никогда не испытывал ничего подробного. Я влюблен, мой друг.
П ь е р (повалился на диван, тяжело вздохнул). В Наташу Ростову, да?
А н д р е й. Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире, я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее… Но может ли она любить меня?.. Я стар для нее… Что ты не говоришь?
П ь е р. Я?.. Я?… Что я говорил вам… (Встал, ходит по комнате.) Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка. Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека…
А н д р е й. Но она?
П ь е р. Она любит вас.
А н д р е й (улыбаясь и глядя в глаза Пьеру). Не говори вздору…
П ь е р (сердито). Любит, я знаю! А главное, ты стал совсем другим, новым человеком — без тоски.
А н д р е й. Это будет настоящее, долгое счастье. Не правда — счастье, чтобы быть настоящим, должно быть долгим. Она даст мне его, я чувствую, а я ей его дам.
П ь е р. А твой отец?
А н д р е й. Неужели ради его каприза я пожертвую таким счастьем?! Я уговорю, заставлю согласиться, заставлю полюбить ее…
П ь е р. А если?..
А н д р е й. Ну, а если, тогда обойдусь без согласия! Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить. Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины, одна— она, и там все счастье, надежда, свет… Другая половина — все, где ее нет, там все уныние и темнота…
П ь е р. Темнота и мрак…
А н д р е й. Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
П ь е р. Да, да… (Грустно.) Чем светлее мне представляется твоя судьба, тем мрачнее представляется своя собственная…
В знакомой зале — Н а т а ш а и С о н я.
С о н я. Он ездит неспроста. Он из-за тебя ездит.
Н а т а ш а. Я еще тогда, когда первый раз, в Отрадном, увидела его — я в него влюбилась.
С о н я. Это тебе так кажется сейчас.
Н а т а ш а. Нет, не спорь, не кажется… Право, это судьба! Надо же было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург… И надо нам было встретиться на этом бале… Ясно, что это судьба. Еще тогда, как только увидела,
я почувствовала что-то особенное…Соня заплакала.
Что ты, Сонечка, дружочек мой?..
С о н я (плачет). Николенька не едет, и в последнем письме так мало обо мне — всего несколько слов…
Н а т а ш а (успокаивает). Перестань, не надо…
С о н я. Тебе хорошо… Я не завидую… Я тебя люблю… Он такой достойный. Для вас нет препятствий… А Николай мне кузен…И потом, ежели маменька… она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а, право… вот ей-богу (перекрестилась.) я так люблю и ее, и всех вас… Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Вошла г р а ф и н я.
Г р а ф и н я. Сонечка, почему слезы?!
С о н я. Маменька, это так… Право… Я пойду!
Г р а ф и н я. Объясни, что происходит?
С о н я. Нет, нет, я пойду… (Уходит.) Г р а ф и н я. Тяжело с нею получается… А она добрая, хорошая девушка…
Н а т а ш а. Я так ей желаю счастья, мама!
Г р а ф и н я. Будет… Перемелится — мука будет… Князь Андрей обещал быть?
Н а т а ш а. Ты знаешь, мама, он поражает меня своей робостью, до застенчивости… такой! — и застенчивый… Я чувствовала сегодня, что он что-то хотел сказать, но что — так и не решился…
Г р а ф и н я. А что?..
Н а т а ш а. Мама! Ради Бога, ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить!
Они сели на диван, прижались друг к другу.
Он опять хвалил меня… Спрашивал, где будем жить это лето… Ну и про Бориса спрашивал… Почему он знает про Бориса?
Г р а ф и н я. Не надо ему знать про Бориса…
Н а т а ш а. Нет, мама, ты не понимаешь — я и про Бориса ему рассказала, и как Денисов предложение делал. Он поймет, он все понимает, мама…
Г р а ф и н я. Что ж он еще говорил?
Н а т а ш а. Он мне стихи написал в альбом… Такого… такого со мной никогда не бывало! Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да?
Г р а ф и н я. Мне самой страшно… Иди, спать пора.
Н а т а ш а. Все равно я не буду спать. Что за глупости спать! Мамаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! И могли ли мы думать!.. Мам^а, это не стыдно, что он вдовец?
Г р а ф и н я. Полно, Наташа. Молись Богу. Браки совершаются на небесах.
Н а т а ш а (обнимает мать и плачет слезами счастья). Голубушка мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо!
Г р а ф и н я (себе). Мне страшно…
В Лысых Горах в своем кабинете — Н и к о л а й А н д р е е в и ч Б о л к о н с к и й и его дочь М а р ь я.
Н и к о л а й А н д р е е в и ч. Есть только два источника людских пороков — праздность и суеверие. Запомни!.. И есть только две добродетели: деятельность и ум. Поэтому я сам занимаюсь твоим воспитанием, чтобы развить в тебе, моей дочери, обе главные добродетели. Уроки алгебры и геометрии, так же как четкое распределение всей жизни в беспрерывных занятиях, прежде всего способствует этой цели. Поняла, сударыня?..