Металлист. Назад в СССР
Шрифт:
Чернавск. Вот уж не думал снова в нём оказаться, да ещё в восемьдесят третьем году. Я, блин, даже ещё не родился. Появлюсь на свет только в декабре, под самый Новый Год, и не в Чернавске, а в Пыштыме. Это потом сюда переедут мои родители. Здесь и пройдут мои детство и юность, пришедшиеся на конец перестройки, девяностые и начало нулевых, это уже потом мы всей бандой переберёмся в Питер. Я даже пионером не успел побыть, только октябрёнком, так что от всей этой коммунистической пропаганды я максимально далёк.
Ещё и эта сраная провинция с гопотой, наркотой, алкашами и прочими радостями
Адрес, который я прочитал на больничной карточке, находился не в самом благополучном районе. Как раз в тех самых бараках, которые снесли и расселили только к середине десятых годов. С удобствами на улице, водой из колонки и соседями-маргиналами. Это потом на их месте выросли элитные жилые комплексы с высокими заборами и подземными парковками.
Прохожих на улицах было немного, то ли из-за мерзкой сырой погоды, то ли из-за того, что сейчас был разгар рабочего дня. Я шёл прямиком к дому этого самого Таранова, других вариантов у меня не имелось. Прошёл мимо школы, мимо кинотеатра «Спутник», закрывшегося в девяностых, мимо дома культуры железнодорожников. У вокзала заметил троих милиционеров, на всякий случай, обошёл их стороной, по дворам. Не то у них обязательно возникнет желание узнать, почему это школьник болтается по улице во время уроков.
Снова ощущать себя школьником было довольно странно. Я свою бросил после девятого, позабыв, как страшный сон, так что бытие десятиклассника должно стать для меня чем-то новым. Как и бытие комсомольца. Если этот Таранов вообще принят в комсомол, чего могло и не произойти.
Я наконец дошагал до старого кирпичного барака, двухэтажного. Первый этаж из красного крошащегося кирпича, второй — из дерева. Улица Блюхера, дом десять, квартира четыре. Окружён забором из потемневших досок, калитка с верёвочкой, всё как в старые добрые. Пёс во дворе приветственно гавкнул, не высовываясь из будки. На верёвках сушилось (хотя в такую погоду скорее наоборот, мокло) бельё, вдоль забора виднелись сложенные поленницы дров. Я вздохнул и вошёл в единственный подъезд.
Лампочки в подъезде вполне ожидаемо не имелось, после того, как тяжёлая дверь закрылась самодельным доводчиком-пружиной, я оказался в кромешной тьме. По выщербленным ступенькам подниматься пришлось на ощупь.
Да уж, в той жизни я жил в гораздо лучших условиях. В благоустроенной квартире, которую отец получил от завода. А тут какой-то мрак и ужас. Хотя я знал, что такие бараки местами существовали даже в двадцатых годах, пусть даже активно расселялись и сносились.
В темноте искать нужную квартиру оказалось непросто. Это когда долго живёшь в таких условиях, просто по привычке идёшь на автопилоте в нужном направлении, а у меня такой автопилот ещё не выработался. Пришлось немного поплутать по подъезду.
— Да кто там, млять, шабаркается? — дверь одной из квартир вдруг распахнулась, оттуда выглянул
бритоголовый сухопарый мужичок с синими перстнями на пальцах.Я как раз задел рукой какую-то пепельницу из консервной банки, которая со звоном покатилась по полу.
— Шурик, ты, что ли? — спросил он, подслеповато щурясь. — Мамка-то тя потеряла, а ты чего, школу прогуливаешь?
— Из больницы я, домой иду, — ответил я.
— А чё? Простыл? — хрипло спросил сосед.
— Головой ударился, — сказал я.
— Сотряс? — спросил он.
— Нет вроде, — пожал плечами я.
— А че домой не заходишь? Ключей нет? — спросил он. — Заходи тогда, почаёвничаем. Мамку у меня дождёшься.
Первым моим порывом было отказаться от его предложения, отвык я от таких соседских отношений, но урчащий желудок и отсутствие ключей оказались слишком убедительными аргументами. В своей питерской квартире я не знал даже соседей через стенку, не говоря уже о соседях по площадке или по подъезду. А тут так не принято.
— Спасибо, — сказал я.
Никакой угрозы, несмотря на синие наколки и откровенно криминальный вид, от соседа не ощущалось, и я смело шагнул в его квартиру, вопреки всем ожиданиям, довольно чистенькую. Бедненькую, но чистенькую. Снял в прихожей свои уродливые чёрные боты, повесил пальто на железный крючок.
— Ну, Шурик, давай колись, кто тебя отоварил, — ставя пузатый чайник на плиту, произнёс сосед.
— Никто, поскользнулся я, — сказал я.
— Вот это ты, Шурик, мамке своей заливай, да? — проворчал сосед.
Он поставил на стол, покрытый цветастой клеёнкой, две щербатые кружки из разных сервизов, заварник, достал из ящика чай в металлической банке. Грузинский экстра. Я с интересом глядел, как он маленькой ложечкой насыпает новую заварку, чтобы не поить гостя вторяками.
— Чифер не предлагаю, мал ещё, — строго сказал сосед. — И водку тоже.
— Да я и сам не хочу, — сказал я.
— Давай колись, — нетерпеливо произнёс сосед, возвращаясь к предыдущей теме.
— Упал я, на бордюр, — буркнул я. — Не помню толком ничего.
Что мне ещё сказать, если я сам не в курсе? Нет, понятное дело, что одним из фигурантов дела был Гришаня, но что-то мне подсказывало, что он был с компанией. Или в компании. Всё-таки это немного разное.
— Ладно, не хочешь — не говори, — махнул рукой сосед. — Что я, следак, что ли, допрашивать тебя?
— Не похож, — сказал я.
Сосед больше напоминал бывалого сидельца, полжизни мотающегося по лагерям. При этом он был вежлив, трезв и участлив, что с его образом совсем не вязалось.
— Вот и я думаю, что не похож, — хохотнул он.
Я с интересом разглядывал интерьер его кухни. Старые, ещё явно довоенные столы с ящиками, кургузая белая газовая плита, красный баллон рядом, укрытый цветастой занавеской. Само собой, никакой мойки. На табуретке в углу стоял бачок с водой, вёдер этак на восемь, а на стенке висел эмалированный таз.
Отвык я от такого. Теперь даже в деревенских домах зачастую налажено водоснабжение и канализация, а тут… Ну, прогресс и сюда дойдёт.
Чай наконец заварился, сосед, имени которого я так и не знал, разлил чай по кружкам и пододвинул одну из них ко мне.