Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

У Вас первые два кита – национализм и революция поплыли быстрее третьего – признание власти, что делает Ваше мировоззрение стройным и выдержанным, но практической, рабочей своей задачи не выполняет: большевиков совершенно не устраивает признание постольку поскольку; они требуют безусловного подчинения. В этом отношении «устряловцы» мало могут претендовать даже на положение спецов 10-го разряда в советском государстве, т[о] е[сть] возвращаться почти бесполезно (исходя из контуров сменовехизма). Накануневцы готовы были подчиниться на 99 %, но то, что какой-то один % независимости мышления они оставляли за собой, создало и к ним отрицательное со стороны сов[етского] правительства отношение. Я не знаю, известен ли Вам хотя бы тот мелкий факт, что из берлинского торгпредства были вычищены все застрявшие там сменовеховцы, – вычищены именно как «враги внутренние», которых в такое ответственное учреждение пускать нельзя. Сменовехизм, как личное начало, мог бы быть оправдан только вхождением во все поры административного организма, так чтобы можно было нажимать незаметно на штурвал.

Признание за большевиками «исторической миссии», «собирания земли русской» должно обязательно гармонировать с предположением за ними способности благополучно уйти в небытие, в порядке эволюционного процесса. Последнее же положение крайне спорно… Хоть Вы, господин профессор, и пишете в одном месте по Козьме Пруткову «сон уж не тот», но увы сон (в смысле исключительности и цепкости власти), к сожалению, все тот же. «Что-то готовится, и кто-то идет» – это несомненно, но мавр слишком долго топчется перед выходными дверями и этим культивирует «бестолковщину». И тем, что он не обнаруживает способности уйти вовремя, умаляется его несомненная «историческая миссия» и прочее. Потому что, вполне присоединяясь к прогнозам первых большевистских лет, нельзя в настоящем не сказать: каждый лишний год пребывания этой власти в Кремле является теперь тормозом к жизни страны. Мы знаем, что могут быть правительства, за которыми в один период их жизни могут быть признаны «исторические миссии», а в последующем, когда они продолжают держаться накопленной инерцией и голой силой, это же правительство – властвующая организация – система даже – играет сугубо реакционную роль, связывающую живые силы страны.

Ставка на эволюцию, которую Вы провозгласили (и что «накануневцы» так исказили и окарикатурили), есть, конечно, ключ к пониманию происходящего. С другой стороны, мавр так организовался, политически переживая себя, что наряду с признанием эволюции настоятельно возникает вопрос: мавру надо помочь уйти. Сам он этой святой способности – исчезнуть в тот момент, когда история того требует, – не проявляет.

Тут возникает страшный вопрос о преемственности власти: кто и как? И вот в этом вопросе у меня довольно твердый взгляд. Конечно, наступи этот момент – ликвидация коммунистов – тогда, когда единственными их преемниками смогли бы оказаться эмигрантские группировки, это было бы ужасно, это был бы новый Китай. Но эмиграцию нельзя сейчас уже вполне в одну кучу смешивать: имеются и новые побеги, крайне приемлемые внутри русским человеком, как мне приходилось и по Берлину наблюдать, и слышать, и читать. Сменовехизм сдвинул многое с мертвых точек. Если несколько лет назад назвать, скажем, Красную армию – русской армией значило почти навлечь на себя нарекания, как агента III Интернационала, то сейчас – пусть робко, шепеляво – эти мысли даже у Струве можно иногда отыскать.

Но под чем-то новым в эмиграции, под сдвигами я, конечно, имею в виду не «новую тактику» Милюкова или новое «откровение» Струве, а действительно что-то радикально новое. Имею в виду, во-первых, евразийство, которое каким-то новым словом, несомненно, является, крайне много делает в смысле установки нашего национального сознания, но склонно немножко запутываться в сложности своих построений и довольно беспомощно как практическое политическое начало.

Два последних недостатка, по-моему, отсутствуют у другого течения «национал-максимализма». При этом письме, г[осподин] профессор, я препровождаю Вам отчет о докладе князя Ю. А. Ширинского-Шихматова – лидера этого течения. Я, лично, разойдясь с коммунистами, понял, что органически подхожу именно к этому течению. Недавно мне привелось выступить на одном из политических собраний здесь (очень, очень многочисленных) и попытаться объяснить, кто мы. Я отметил, что нац[ионал] – максимализм – понятие родовое, видовым является нац[ионал]-большевизм, бесформенный и неопределенный в России и кристаллизующийся за границей в 2-х точках: в Вашей, г[осподин] профессор, и князя Ширинского. Разница по преимуществу тактическая: 2-ое течение отвергает лояльное вхождение в советский аппарат. Из идеологических расхождений между Вашим течением (основным и по времени и по распространению – так сказать, классическая линия национал-большевизма) и князя Ширинского можно отметить, как главное, отрицательное отношение к «западничеству». Прилагаемая брошюра кое-что в этом отношении пояснит.

Иногда я ставлю вопрос таким образом: сейчас два течения национал-большевизма разделены вопросом об отношении к власти. Ну а когда этого вопроса не будет, т[о] е[сть] советская власть падет, могут они слиться дальше воедино или тогда обрисуются более резко те расхождения, которые сейчас представляются незаметными? Как Вы думаете, г[осподин] профессор?

Иногда и другие мысли – утилитарного характера приходят в голову: предположим, я говорю с советским гражданином, признающим лояльность к власти, т[о] е[сть] Вашим последователем. Естественно, что у меня обнаружилось бы с ним бесконечное количество схождений и вот такой несколько парадоксальный вопрос – может быть, мое «анти» и его «про» нисколько не разводят нас в разные стороны, коль скоро основа одна и та же – извнутреннее, национальное осмысливание революции и общая цель – вывести ее в национальную форму развития. Может быть, я даже, будучи теоретически «анти», посоветовал бы ему многое «про» (с кое-какими пояснениями).

О моем выступлении было сообщено в «Днях» (№ 1303) и передовицей в «Последних новостях» (№ 2494), причем позиция со стороны этих газет занята выжидательно-нащупывающая.

Наше течение с громадным интересом читает все выходящее из-под Вашего пера. Боюсь, что мы все только мало в курсе Ваших новейших трудов. Ужасное расстояние разделяет нас – хочется прибавить, обратно пропорциональное нашим политическим воззрениям. Я лично со времени «Накануне» сожалею, что никогда Вас послушать не приходилось.

Разрешите, г[осподин] профессор, пожелать всего хорошего Вам, и если бы Вы сообщили нам Вашу точку зрения на наше течение, то был бы заранее благодарен.

С совершенным и искренним уважением

Н. Былов.

P. S. Одновременно посылаю Вам нашу брошюру и одно из воззваний. Н. Б.» [357]

Письмо Н. В. Устрялова Н. Н. Былову

357

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 7.

«Харбин, 9 апреля 1928 г.

Многоуважаемый Collega!

Я получил Ваше письмо от 2 марта 28 года, а также брошюру «Национал-максимализм и национал-большевизм». Спасибо.

По существу могу сказать, что Ваше письмо, как «человеческий документ», значительно интереснее брошюры. Последняя произвела на меня впечатление чего-то столько же претенциозного, сколь сумбурного. Есть в ней нечто от политического полусвета, весьма вообще шумящего за последние годы. Ряд, по-моему, правильных утверждений, но преподнесенных в форме идеологической окрошки, пересоленной и переперченной. Похоже на литературные упражнения начинающего студента. Не следовало печатать это откровение кн. Ширинского.

Неприятный душок доморощенной философии «иудаизма» в брошюре. Очень неудачны и неуместны никого не способные пленить намеки на «связи» национал-максималистов в России. Вообще, необходимо, прежде всего – больше скромности и самокритики в публичных выступлениях. Простите за откровенный отзыв.

Что касается Вашего письма, – оно несравненно содержательнее и интереснее. Ваша краткая автобиография достаточно драматична, и Ваши вопросы очень серьезны. И, конечно, это не только Ваша автобиография и не только Ваши вопросы: в них светится «философия эпохи».

К сожалению, географическое расстояние, нас разделяющее, а также некоторые другие основания, препятствуют более обстоятельному обмену мнениями. Я затрудняюсь высказываться по существу затронутых Вами проблем, не будучи ближе знаком с течением, Вами представляемым. Могу лишь отметить, что не разделяю Вашей концепции «ухода мавра – падения советской власти». Действительность представляется мне гораздо более сложной и русский революционный процесс – более длительным, органическим и своеобразным. «Помочь мавру уйти» – эта формула слишком обща и недостаточно конкретна.

Вместе с тем, не вижу оснований отрицать, что у меня с Вами – целый ряд идейных созвучий, открывающих возможный путь к взаимопониманию в будущем… если оно у нас есть.

Буду очень благодарен за присылку документов и материалов, характеризующих Ваше течение. Одновременно с этим письмом посылаю Вам три свои книжки.

С искренним приветом Н. Устрялов» [358] .

Письмо Н. Н. Былова

358

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 7.