Между нами. На преодоление

В чем смысл моего удручающего существования?

Раскачиваюсь, ловя небольшую амплитуду, и свешиваю голову назад. Дождь очень быстро перетекает в ливень, теперь я мокрая до последней нитки.

Сумасшедшая, никому по-настоящему и не нужная, глубоко погрязшая в экзистенциальном кризисе. Под холодной стеной воды качаюсь туда-сюда и перематываю разные кадры, сцены, события.

Такой беспечной как в данную минуту… я не была никогда. Мне плевать, что заболею. Плевать, если придется взять больничный впервые за столько лет работы. Плевать, если действительно прибьет случайной молнией.

Потому что ничего… вообще ничего стоящего, получается, в моей пресной однообразной жизни нет. И не держит меня. Не поджигает кровь жаждой быть.

Арсен… и тот дотянулся до звезд. Хотя и не подавал никаких надежд. А я — на дне. Плыву под грифом «привычность».

Да уж… правильно тогда сказал Мирон, что бывшие супруги — вид изощренных пыток. Прямо сейчас у меня во всей красе проходит экзекуция души с легкой подачи бывшего.

Даже не подозревала, что ношу в себе столько… трагичных инсайтов...

Как долго я так лежу? Часы? Минуты? Вечность? Не знаю.

Но в какой-то момент вздрагиваю, когда кажется, будто через толщу шума доносится зов. Беззвучный. Далекий. Но мощный. Мощнее всех стихий.

С трудом разлепляю веки. И сквозь пелену встречаюсь с серьезными серыми глазами.

Грозовыми.

Как небо над нашими головами…

18. Патетический набат: быть женщиной

Так звучит финальный выстрел.

Не успеваю переварить мистическое появление Мирона, как он отрывает меня от металла, с которым я уже, казалось, срослась, и берет на руки, отчего тело внезапно пронизывает диким холодом. Только в этот момент понимаю, как окоченела. На контрасте с жаром, которым пышет мужчина, я просто ледяная. Крупно дрожу всю дорогу до квартиры, цепляясь непослушными пальцами за его плечи. В тишине подъезда отчетливо слышно, как клацают зубы и свистит дыхание, воспроизводимое скованными легкими.

Сосед ловко находит ключи, отворяет, вносит мою несчастную тушку, но не останавливается. Так и шествует в ванную, где моментально сбрасывает с моих ног обувь и ставит в прямоугольную ванну. Через секунд десять поливает меня теплой водой, держа душевую лейку над головой.

Закрываю глаза и обхватываю себя руками в попытке согреться, будто поймать горячие струи, направить их куда-то внутрь, чтобы оттаяла та глыба, что мешает дышать.

Тщетно.

Легче не становится. Разрывает. Перемалывает. Скручивает. Как если бы в меня вонзали ножи со всех сторон. Тело ноет, кожу повсеместно покалывает, сознание плывет с непривычки. Это физически больно, будто ты пожираем в раскаленному аду синим пламенем.

Мои руки разводят, чтобы не мешали, и принимаются методично раздевать. Сначала Мирон расстегивает пару пуговиц, но, сориентировавшись, догадывается и стягивает платье-рубашку через голову. Так несравнимо быстрее. Я не сопротивляюсь. Но когда мужские пальцы высвобождают крючки бюстгальтера, всё же резко распахиваю веки…

И натыкаюсь на сосредоточенный взгляд в нескольких сантиметрах от своего лица. Мужчина не смотрит вниз. Действует наощупь. Его глаза безотрывно вглядываются в мои. Строгие, осуждающие, непоколебимые. Стальные. С застывшим в них немым вопросом: неужели ты до такой степени долбанутая?

Как хорошо, что он не допрашивает вслух. Я не вынесу. Не найду ответов.

Зажмуриваюсь, чтобы не видеть эти эмоции. У меня нет сил анализировать, противостоять, бороться. Безропотно позволяю раздеть себя догола. Безвольной куклой стою под струями, пока Мирон, действуя моей же мочалкой, уверенно намыливает всё тело, растирая, разгоняя кровь под кожей, возвращая нормальную температуру. И постепенно повышает градус воды с теплой на горячую. Вскоре я перестаю трястись, зубы больше не стучат. А последней манипуляциям подвергается голова. Мокрые волосы тяжелыми прядями ложатся на спину до самых ягодиц. Сосед мастерски массирует корни, обильно сдобрив их шампунем, затем тщательно смывает пену.

Снова обливает всю меня, и так ещё раз по кругу.

А потом шум воды стихает.

Но я не двигаюсь. Никак не облегчаю ему задачу.

Мужчина выжимает мои волосы. Берет полотенце, сначала обтирает тело, а в конце закутывает в него шевелюру. Потом накидывает на меня банный халат. И всё это — очень быстро, почти не глядя вниз.

Переносит на руках в комнату, осторожно кладет на кровать и укрывает босые ноги частью покрывала.

— Немного согрелась? — спрашивает полуутвердительно, а я слабо киваю.

И — о, ужас! — Мирон разворачивается и уходит.

Просто уходит, посчитав свою миссию выполненной.

Тихо хлопает дверь.

Я стремительно вскакиваю и в панике за секунду оказываюсь в прихожей.

— Не уходи, — шепчу в пустоту, бессодержательно уставившись на закрытое полотно.

Не верю, что осталась одна.

И снова в считанные мгновения превращаюсь в ледышку. Обессиленно оседаю на пол в паре шагов от коврика «Welcome», зарываясь лицом в махровую ткань на коленях.

И трясусь осиновым листом на ветру.

Мне холодно. Мне дико холодно.

Я не справляюсь. Не могу обуздать, перебороть эти болезненные ощущения.

А ещё — мне страшно. И обидно.

Мирон оставил меня на полпути, не поняв… что согрел только внешнюю оболочку, а источник лютых морозов находится глубоко внутри. И вновь пускает изморозь по венам.

Все потуги оказались напрасными…

И виноват — не ливень.

Коченею по новой в теплой квартире.

— Адель? Эй! — сквозь вату в ушах слышу удивленный голос над головой спустя какое-то время.

Поднимаю лицо, встречая ещё больше осуждения в серых глазах. Сглатываю ком в горле.

Как же я рада видеть этого сурового грубияна!

Сценарий повторяется: я в крепких объятиях, озябшая и продрогшая, переношусь в кровать. И получаю гвоздь программы — Мирон пытается влить в меня принесенный с собой виски прямо из горла. Я послушно приоткрываю губы, чувствую мощный поток терпкой жидкости и захлебываюсь. Такой алкоголь не сравнишь с легкими винами и шампанским, к которым я привыкла. Напиток сразу обжигает горло, стремительно и беспощадно несясь дальше по пищеводу, вызывая рвотный рефлекс. Я зажимаю рот ладонью, выпучив глаза, но этим делаю только хуже. Воздуха чудовищно не хватает, отчего тут же жалею о своем поступке и начинаю жадно сражаться за кислород.

Мужчина умудряется положить кусочек шоколада на мой язык, затем коротко командует:

— Заедай.

Озноб достигает своего пика — теперь меня трясет пуще прежнего, а эпицентр находится в районе солнечного сплетения. Это стык, где схлестнулись царствующий лед и подоспевшее на помощь янтарное пламя. Схлестнулись яро, вынуждая согнуться пополам от накатившего спазма.

Борюсь с ощущениями, стискивая зубы, но Мирон выпрямляет меня и безжалостно заставляет сделать ещё несколько глотков, подбадривая шоколадным ломтиком. А потом ещё. И ещё.