Между нами. На преодоление

Даже душ не помогает успокоиться. После ванной облачаюсь в теплую пижаму, чтобы побороть напавший на тело озноб, и завариваю чай. Кусаю губы, вспоминая то одно, то другое. Обидное, давнее. Кусаю их, чтобы не всхлипывать в голос, пока по щекам текут непрерывные соленые дорожки.

Прорвало так прорвало.

Тихий стук в дверь врывается в мои стенания, но я предпочитаю игнорировать его. Как обычно, какой-нибудь курьер ошибся квартирой. Чей-то ужин норовит попасть ко мне.

Обхватываю чашку обеими ладонями и отправляюсь в кровать.

Стук повторяется настойчивее. Снова. И снова. Обреченно вздыхая, плетусь в прихожую. И пячусь, увидев в глазок Мирона. Ну уж нет… Не открою.

Не собираюсь в очередной раз выставлять себя жалкой неудачницей и получать порцию утешений. Хотя, он-то как раз меня и не утешал никогда. Но всё равно! Не хочу выглядеть размазней!

Разворачиваюсь и делаю твердый шаг к постели, и в этот момент раздается мужской голос с лестничной площадки:

— У тебя свет горит, Медная, я видел с улицы. Открывай шустрее, давай. Пожалей слесаря, которому я позвоню, чтобы взломать замок…

Да мать твою, ты вообще без тормозов?!

Пару секунд потерянно оглядываюсь по сторонам, с хрипом выбивая воздух из забитого носа.

И решаю отвадить незваного гостя своим удручающим видом в соплях.

Получай! Мужчины же не любят женских слез!

Резко распахиваю дверь и… теряюсь от реакции Мирона, весело свистящего при моем фееричном появлении…

22. Волшебная точка Бай Хуэй

Просто быть женщиной — сегодня тоже.

Он пересекает порог одним широким шагом и закрывает дверь. Как будто у себя дома. Озадаченно наблюдаю, как снимает обувь и проходит мимо меня в кухонную зону. Это какой-то сюр. Опять и опять не знаю, что говорить и как реагировать.

Только сейчас замечаю в его руках бумажный пакет с логотипом доставки. По-хозяйски пошарив в шкафах, Мирон берет тарелки и начинает раскладывать в них принесенную еду.

А я стою на том же месте. Не шевелюсь. Иногда мне кажется, что присутствие этого привлекательного хама в моей жизни — попросту глюк. Сбой системы. Который почему-то не налаживается.

Я до сих пор не позволила себе осознать наш случайный секс. Боюсь последствий ошеломительного отката.

Мужчина поворачивается ко мне и красноречиво проходится по махровой пижаме с изображением совенка. Хмыкает. И поднимает взгляд на заплаканное лицо, отчего я мигом смущаюсь. А самое паршивое — чувствую потребность высморкаться, потому что уже не дышится совсем.

— Чего ревешь? — Не реву, — бурчу твердо. — Ну и не реви. — Ты не можешь поесть у себя дома? — предлагаю не очень вежливо. — А что так? Мешаю производству муконазального секрета? — Чего?.. — Выделению носовой слизи, — поясняет, снисходительно улыбнувшись, и тянется за приборами, после чего добавляет: — Соплей, которыми ты сейчас подавишься.

Феноменальное проявление деликатности.

После этой реплики отмираю и молча плетусь в ванную. Включаю самый сильный напор воды и высвобождаюсь от... муконазального секрета. Обдаю лицо холодной водой, протираю красные глаза. Но от совершённых манипуляций картина лучше не становится. Из зеркала на меня смотрит всё то же зареванное существо с опухшими веками и заалевшим носом.

Выгляжу ужасно. Ощущаю себя — ещё хуже. Мирон помешал выплакать весь внутренний резерв, и будто я поставила процесс на паузу, делая хуже. Но захлебываться при нем слезами вообще не дело, поэтому очухиваюсь кое-как и, напоследок шмыгнув носом, возвращаюсь в комнату.

Крошечный кухонный островок заставлен ароматной лазаньей и выуженными из холодильника деликатесами с прошлого раза.

Подхожу ближе и присаживаюсь на краешек высоко стула — их у меня, кстати, всего два. Сосед тоже садится, убрав пустые упаковки, и принимается за еду. Первое время слежу за его уверенными действиями, на удивление — аккуратными и образцовыми, с правильным и четким применением ножа, а потом устало вздыхаю, поняв, насколько сильно хочу остаться в одиночестве.

Мне необходимо побыть одной. Когда что-то идет не так, я привыкла зарываться в себя, затихать, молчать, перерабатывать эмоции максимально беззвучно для внешнего мира. Это моя проблема, я не жалуюсь и не перекладываю её ни на кого, я сама справляюсь. Всегда. Обычно люди не горят желанием влезать. За исключением этого мужчины. И странно, что он не задает вопросов.

— Не нравится мне, как ты питаешься, — высказывается невзначай, привлекая мое внимание. — Все продукты в холодильнике нетронутые, а прошло три дня. — А мне не нравится, как ты питаешься у меня дома, — парирую вяло. — Не звезди, только что наблюдала за мной с интересом. И тебе явно нравилось.

Как в одном человеке так виртуозно проявляется светский этикет и уличный сленг, учтивость и хамство, элементарная вежливость и наглость?..

Не успеваю ответить, Мирон поднимает на меня глаза и буравит непреклонным пристальным взглядом:

— Ешь, Адель. — Не хочу, спасибо. — Либо ты поешь, — склоняется ближе, обдав мои нервные клетки напряжением, — либо я опрокину тебя на кровать и трахну.

Вспыхиваю. Хлопаю ресницами. Не нахожу слов.

В подтверждение он показательно медленно откладывает свои приборы... Я стремительно хватаю свои. Наверняка выглядит это комично, но мне не до смеха.

Опускаю голову и с вселенским прискорбием под его хмыканье, мол, так я и думал, начинаю жевать, прикидывая, как бы выгнать соседа. Он какой-то слишком напористый, прет нахрапом, даже я со своим не самым легким характером теряюсь при таких раскладах.

Ну как же это всё невовремя! Может, так и начинается кризис среднего возраста, когда у тебя выявляются сплошные неполадки с родными, с друзьями, а сверху наслаивается что-то непонятное на личном фронте?..

Господи… жила себе не тужила…

— Шоковая терапия не сработала, значит, — Мирон недовольно цокает, я слегка вздрагиваю при этом звуке и вижу, как хмуро он следит за моими ковыряниями в тарелке.

Откладываю вилку и киваю. Может, хотя бы теперь уйдет к себе?..

— А кто меня уверял, что справится в мое отсутствие?.. — строго напоминает о нашем последнем разговоре и начинает ловкими движениями убирать со стола.

Много ли мужчин занимались бытовухой в моем присутствии? Ни одного. И это зрелище тоже выбивает из колеи.

— Мир, — зову тихо, впервые так обращаясь к нему. — Ну, какой резон тебе со мной возиться, а?

Вот я и задаю самый главный вопрос, впечатленная очередным проявлением заботы.

Он обходит стойку и становится вплотную ко мне, но не спешит касаться. В эту минуту предельно серьезен, рассматривает мое лицо с такой скрупулезностью, словно там написаны ответы, или же, как раз на нем и ищет причину, которую можно назвать.