Между нами. На преодоление

Договариваемся встретиться у ресепшена. Я даже не переодеваюсь, с ходу бросаю оставленные принадлежности и одежду в сумку, и спускаюсь вниз как есть: в платье, накинутом сверху манто и туфлях. Для холодного ноября это весьма опрометчиво, но я ведь сейчас окажусь в теплом салоне, поэтому не переживаю.

И выдыхаю с облегчением, как только выезжаем с парковки. Надеюсь повторить утренний сценарий, откинувшись на спинку кресла.

Но…

— Интересные у тебя соседи, да? — бросает Габил якобы лениво и небрежно через несколько минут.

То, как у него получается произнести слово «соседи», мгновенно запускает в моих извилинах нужные процессы.

Так вот оно что…

— Интересные, — скупо соглашаюсь.

Хмыкает красноречиво и окидывает меня тяжелым буравящим взглядом, который давит, даже несмотря на то, что между нами нет зрительного контакта — я давно уставилась в окно.

— Знала, что он один из наших поставщиков? — будто издевается, ведь прекрасно видел мою реакцию, когда Мирон появился на сцене.

— Нет, я работаю с простыми смертными, которые привозят товар и подписывают накладные. А не с владельцами фирм.

— С владельцами фирм ты всего лишь тесно общаешься, сама того не подозревая, — достаточно подло подлавливает, обдавая колким сарказмом. — А что, вообще, ты о нем знаешь в таком случае?

Молчу. Закипаю. Стискиваю зубы. Медленно ловлю в фокус его профиль.

— Ах, Адель, — тянет Габил, окутывая меня мнимым участием. — Эта грязь не по тебе, и Ольховский...

— Габил Манатович, при всем уважении, — перебиваю на повышенных тонах, опешив от неожиданного русла разговора, и замолкаю на пару секунд, подбирая формулировку. — Это Вас не касается!

— Eщё как касается! — горячо уверяет, нервно вписываясь в крутой поворот и этим маневром заставляя ухватиться за поручень. — Ты не чужой мне человек! Мы слишком давно знакомы и общаемся! Между нами определенный уровень доверия, и я не хочу видеть, как кто-то причиняет тебе боль! Ты не этого заслуживаешь! Адель, он же разводит тебя, обманывает, притворяясь проще, чем есть на самом деле!

— И зачем ему это? — реагирую на абсурд, всплеснув руками.

— Для удобства. Для страховки. Чтобы женщина от него ничего не ждала. Не претендовала на…

— Габил Манатович, — цежу предупреждающе, но мужчина уже не слышит меня.

— Тебя, блядь, используют, Аделина! — выкрикивает внезапно с диким рыком. — Неужели ты так глупа, чтобы на что-то надеяться?! Или тебя стал устраивать такой расклад?!

Я непроизвольно вжимаюсь в кресло и начинаю дышать через раз, видя, как стрелка на спидометре всё стремительнее отклоняется вправо.

— Что с тобой, Адель?! Ты была одной из самых образцовых девушек в моем окружении, не разменивалась на дешевые связи, не подпускала никого! Меня! Меня усердно отшивала, а этому вдруг и не подумала отказать! А ведь я всегда был открыт с тобой, в отличие от него! Я знаю твой характер, у нас схожий менталитет... Честно предлагал тебе покровительство! Лучшие условия! Себя! И теперь... я не понимаю твой выбор в его пользу! — зло выплевывает напоследок.

Так это всё из-за задетого самолюбия, а вовсе не из-за заботы обо мне!..

Проживаю потрясение.

Никогда бы не подумала, что я окажусь в подобной ситуации — банальный инсайт.

Мы мчим по трассе на бешеной скорости, Габил гневно сопит, вдавливая пальцы в руль, и у меня стойкое ощущение, что он не видит перед собой ровным счетом ничего. Оттого и страшно до чертиков! Какие уж тут выяснения отношений! Да мы без пяти минут участники ДТП! И не факт, что живые.

— Габил Манатович, пожалуйста, успокойтесь и следите за дорогой, — прошу с придыханием на очередном повороте. — Давайте поговорим потом.

Не сразу, но шеф сбавляет обороты до допустимой законом метки, мое бедное сердце, до этого тарахтящее на разрыв, постепенно приходит в норму.

Молчим. Перевариваем.

Более двух часов пути не заговариваем на ранее озвученную тему, находясь в предельно напряженном пространстве. Только по бытовым вопросам обмениваемся парой фраз, когда машина останавливается у бензоколонки.

К счастью, Габил действительно берет себя в руки, подавив агрессию. Думаю, даже сожалеет о нетипичной эмоциональной вспышке, выявившей его слабость — неумение проигрывать. Он всего лишь как мужчина не может принять вопиющего феномена, что ему предпочли другого. Дело даже не во мне, полагаю.

А что касается меня самой... я всё это время усиленно размышляю, ища правильный выход, и когда мы доезжаем до моего дома, вполне мирно и взвешенно прихожу к выводу, что мой уход из «Оазиса» будет лучшим решением. После всего, что я выслушала сегодня, как прежде уже не будет. Я не смогу работать с Габилом, переступающим черту дозволенного.

Но шеф, прозорливый и дипломатичный, опережает мою прощально-обличительную речь:

— С завтрашнего дня неделя тебе на отдых и на подумать, не руби всё сгоряча, — надо же, а ведь не соврал, когда говорил, что знает мой характер, и предугадал действия. — Маленький незапланированный отпуск. Оплачиваемый. Я всё урегулирую. Жду тебя в следующую пятницу. Побеседуем без эмоций.

Лишь фыркаю на столь щедрое предложение и тянусь на заднее сидение за сумкой.

— Адель, я действительно о тебе беспокоюсь, — задвигает мягко и примирительно, когда я берусь за ручку двери. — Не воспринимай всё превратно.

М-да. Куда уж превратнее, если ты меня спрашиваешь прямым текстом, почему я сплю с Ольховским, а не с тобой, когда у тебя условия покруче?..

— Спокойной ночи, — бросаю уже снаружи и отступаю на пару шагов от машины.

25. Тиски отравляющей боли

Этот мужчина ведь не из тех, кто станет лгать?..

Уныло провожая стоп-сигнальные огни внедорожника, продолжаю стоять на месте, крепко вцепившись в свою авоську, совсем как если бы она была моим единственным ориентиром в этой потерявшей адекватность действительности…

Запрокидываю голову в темное небо, прикусив нижнюю губу. И выискиваю редкие звезды. В уголках глаз собирается предательская влага, которую тут же смаргиваю.

Работу я считала единственной частью своей жизни, где никак не могла напортачить. Но... увы. Получается, я так и не сумела вывести четкую границу между мной и Габилом, раз у него до сих пор есть скрытые ожидания...

Шеф остается тем же обходительным гадом, не изменяет себе, но раньше эта обходительность разбивалась о мое равнодушие, а сейчас... почему сейчас вызывает до удушья резкое отторжение?..