Между нами. На преодоление

И каменею.

Встречаясь глазами с мамой…

Благодарю за награды Евгению!

35. Победоносный джеб

Прямо сейчас претворяется в жизнь темнейший мой страх.

Она проходится по мне всевидящим око — то есть, цепким, до костей простреливающим взглядом. Лучше любого рентгена. Так, наверное, только матери и умеют смотреть на своих детей в любом возрасте, чтобы сразу становилось не по себе и в голове панически вертелась одна лишь мысль: что, что я сделал не то? Привет от травмированного в детстве сознания.

Проблема в том, что я и так знаю… что сделала.

Скованными деревянными движениями отхожу назад и накидываю халат, висящий на спинке кровати.

Мама идет следом и жалит первым вопросом сразу в яблочко:

— Со всеми соседями так хорошо общаешься?

Запахиваю пoлы, прикрывая довольно откровенную ночнушку.

Огнем горю. Полыхаю просто.

Но внешне пытаюсь быть невозмутимой. Оборачиваюсь к ней. Она с прекрасно читаемым неодобрением рассматривает смятую постель. Затем медленно поднимает на меня глаза.

Быть может, я бы смогла объяснить, что в них плещется, если бы в мире существовали такие слова. Разочарование — это бледная тень того, что там отражается.

— Значит, Альберт не солгал. У тебя появился мужчина.

Мама с легкой брезгливостью в прищуре снова инспектирует кровать, будто этот самый мужчина таится где-то под простыней.

— Я же не поверила. А ведь и Стелла мне столько раз говорила, что ты в последнее время вела себя странно... — очень мило, когда твоя мать продолжает усердно общаться с твоей несостоявшейся подругой, и главный предмет их обсуждений — ты.

Она отходит к кухонной зоне и занимает один из стульев, чем вынуждает меня сделать то же самое. Присаживаюсь напротив и каждым миллиметром кожи ощущаю исходящий от нее болезненный холод.

— Что ты натворила, Аделина? Как мы будем от этого отмываться? — разводит руками, дескать, не знаю, как быть. — Столько лет воротила нос от всех, с кем мы пытались тебя свести. От мужчин, у которых были серьезные намерения. Чтобы в таком возрасте вступить в легкомысленную связь с чужаком? Без обязательств? И опозорить нас своим поступком? Разве мы с твоим отцом этого заслуживаем? Я должна на старости лет умирать от стыда за свою дочь, выслушивая сплетни?

Применить все приемы разом — это сильно. Обвинить в непристойности, впутать давно скончавшегося отца, объявить дрожащим голосом о причиненных незаслуженных страданиях... И подать так виртуозно, чтобы я тут же прониклась трагедией и почувствовала себя недостойнешей дочерью на планете.

Молчу и в красках выслушиваю продолжающиеся литься нелицеприятные вещи о собственном срамном поведении. С подобающими спецэффектами — мамиными всхлипываниями, периодически перерастающими в рыдания.

С каждым её словом мои плечи опускаются всё ниже и ниже. На них наслаивается тяжесть выражений, в которых она не церемонится, выбивая десять из десяти.

И как я могла, такая бесстыжая? И как только совести хватило плюнуть на воспитание и нравы? И как не подумала, что пятно осядет на репутации семьи?

Прямо сейчас претворяется в жизнь темнейший мой страх — человек, родной и близкий, спешит казнить меня, потому что я умудрилась отличиться и шагнуть навстречу своему сердечному желанию.

— Господи, если бы я знала, зачем ты так спешишь съехать! Не позволила бы категорически, оставила бы у себя под боком, присматривая! Кто знает, что ещё было за этот год? Я не выдержу, я сойду с ума от унижения, когда на тебя начнут показывать пальцем!

— За то, что влюбилась, мама? Просто влюбилась в мужчину другой нации?

— Ой, замолчи! — хватается за голову истеричным жестом. — Влюбилась она! Глядите-ка, великовозрастная дуреха — и влюбилась! В мужика по соседству. За какие такие заслуги, интересно?! Ты себя слышишь, Адель?!

Это так страшно, когда твой любимый родитель разрывается в крике, теряя стать и облик. А ты смотришь на его потуги... и внезапно понимаешь, что всё — пустое. Крохотная надежда быть понятым и получить поддержку гаснет, отдается горечью, а потом разливается невыразимой безысходной тоской.

— В мужа своего надо было тогда влюбляться! Брак сохранять, а не выделываться и разводиться! Господи, Адель, за какие грехи ты меня так наказываешь всю жизнь? Почему мне должно быть стыдно за свою дочь? Боже, да что за сбой у тебя в голове, скажи? Вместо того чтобы выйти замуж за достойного мужчину, родить детей, жить, как нормальные люди... ты путаешься с соседом, похожим на зека, только вчера вышедшего на свободу?! Бритый, с татуировками, не внушающий доверия! Аделина, ты в своем уме?

Наверное, будь я многим младше, уже удостоилась бы сотни оплеух и физически.

В ушах резонирует от частот маминого голоса. В какой-то момент я теряю нить и перестаю соображать, что происходит, где нахожусь, а единственное, чего хочу, — тишины.

Она подавляет меня собой. Самое убийственное — именно я это и позволяю. Позволяю, поскольку разделяю её позицию: я очень виновата, я не оправдала надежд, подвела по всем фронтам, переступила через устои и принципы...

— Прекращай, Аделина! Прекращай это позорище, пока не очень поздно, и никто из наших не знает... — под конец мама переходит на мольбу. — Я прошу тебя, дай мне спокойно прожить столько, сколько отведено. Твои выходки загонят меня в могилу раньше времени!

Кто не испытывал на себе воздействие этих магических фраз, тот психически здоровый счастливый человек. Я же — сразу цепенею в испуге в ответ на жесткий триггер, ведь папу я потеряла очень рано.

С застывшим лицом не мигая смотрю на нее в упор.

В родных и любимых всю жизнь темных глазах, до сих пор полных слёз, полыхает немая решительность. Колючая, яростная, беспощадная. А затем мама бьет победоносным джебом[1]:

— Неужели эта сомнительная связь без будущего... для тебя важнее семьи? Важнее её чести и годами накопленного уважения? Если да... то мы вряд ли сможем контактировать, Адель, — встает, отодвигая стул со скрипом, расшатывающим остатки нервов. — Я приветствую только один вариант: ты приходишь в себя, обрубаешь общение с этим мужчиной, возвращаешься домой. Жить здесь не будешь, а деньги всегда пригодятся, у нас дети растут, поэтому квартиру сдашь. А дальше... попробуем поскорее исправить всё. Теперь уже нормально познакомишься с Завеном — дашь шанс человеку, который хотел на тебе жениться. Не затягивай, Аделина.

После ухода мамы я ещё непозволительно долго не двигаюсь с места, находясь в витиеватой прострации — заблудившись между реальностью и омерзительным сюром.

А когда выплываю из этого состояния, медленно бреду к двери, закрываюсь на замок и стекаю на кровать апатичной массой.

Опускаю веки и вдыхаю запах Мира, которым пропитано постельное белье. Дышу им. Глубоко и ненасытно.

Сама не понимая, как проваливаюсь в крепкий, но беспокойный сон...

[1] Джеб — длинный прямой удар в боксе, один из самых основных.