Между нами. На преодоление

Будем считать, я постигла шизофрению.

Потому что отпускает меня так же резко, как и накатило. Сдуваюсь. Раздражение и агрессия перетекают в усталое безразличие. Кто прав, кто виноват — да какая теперь разница?

Крупные капли барабанят по стеклам, разбавляя наше с Арсеном молчание.

Спустя десять минут он паркуется у моего подъезда, но не спешит снимать блокировку с дверей.

Видимо, собираясь с духом, стучит пальцами по рулю и рвано выдыхает:

— Мне жаль. Я тогда так ничего и не понял, только бесился, что ты ушла без объяснений. Самому двадцать с хвостиком, откуда было взяться эмпатии или уму? И ты партизанка, без претензий жила рядом.

— Нас так воспитывали, — усмехаюсь невесело. — Претензия — удел смелых.

Оба смотрим на пасмурный пейзаж через лобовое стекло.

Немного психи. Не стали возлюбленными. Не стали семьей. Отыграли весомую роль в жизнях друг друга.

— Мы — опыт, Арсен. Не самый лучший, но опыт. Закрой свой гештальт этой мыслью.

И внезапно мне самой становится... легче. Я даже чувствую, как спрятанная куда-то за пазуху тяжелая глыба скатывается вниз и разбивается. Произнесенные слова ещё какое-то время звучат в ушах и кажутся чертовски правильными. Получается, гештальт был у нас на двоих. Я лишь самонадеянно думала, что давно перелистнула эту страницу. Ан нет.

Арсен берет мою руку и притягивает ее ближе к себе. На этот раз я не концентрируюсь на холодной коже, сосредотачиваюсь на его серьезных глазах, вглядывающихся в меня.

— Я питал к тебе очень даже особый интерес. Про наплевать — это неправда. Но мой фокус был смещен — первые крупные проекты после учебы... Я дурак, Адель. Не сумел совмести обе сферы — личное и профессиональное. Пожертвовал одной ради другой, откладывал... И дооткладывался до того, что ты ушла. Прости.

— Не надо, — сжимаю мужскую ладонь. — Глупо во всем обвинять одну сторону. Я не хочу лезть в прошлое, Арсен. Эти дни миновали. Зато сегодня ты счастливо женат и дважды папа. Я ведь тоже не стала для тебя той самой вдохновляющей женщиной...

— Но стала... для кого-то другого. Не держишь зла на меня?

— Зла — никогда. Ты этого не заслуживал. Так просто бывает, люди часто ошибаются. Наши родители тоже ошиблись, нам с тобой рано было жениться. Но вышло то, что вышло.

Он улыбается широко и приветливо. Я улыбаюсь в ответ.

На душе становится тепло. Арсен хороший парень. Не моей масти, но это сути не меняет.

— Вряд ли мы где-то пересечемся, и всё же я скажу: если когда-нибудь тебе понадобится помощь... я всегда готов, Адель. И...

Я не успеваю опомниться, как оказываюсь прижатой к нему, а наши губы соприкасаются. Поцелуй поверхностный, но крепкий. Арсен даже немного подрагивает от напряжения, а я теряюсь от неожиданности. И замираю с распахнутыми глазами.

Проходит несколько секунд, прежде чем меня выпускают.

Ошалело таращусь на него, а он смеется и качает головой.

— Вот теперь точно поставил точку. Спасибо тебе, я рад, что эта тема больше не будет меня беспокоить. Рад, что мы поговорили, пусть и мало. Рад, что действительно расходимся без претензий. Будь счастлива.

— Ты тоже, — бросаю, нервно вздрогнув от звука разблокировки.

В растрепанных чувствах выбегаю прочь и спешу к подъезду под шелест дождя. Оказавшись внутри, тут же прикладываю пальцы к губам и вытираю их, так и шагая к лифту.

Где столбенею.

Ольховский мажет по мне равнодушным взглядом, больно бьющим в самое сердце.

Боже... замечаю в стальной глубине брезгливость за секунду до того, как Мирон подавляет свои эмоции. Буквально вижу образовавшуюся между нами стену.

А ещё говорят, что интуиции не существует. Вот и воплощение той самой опаски от встречи с Арсеном.

Мир видел наш поцелуй…

41. У нас разное «завтра»

Дождём всё началось, дождём и закончилось.

— Мир… — блеклой тенью захожу следом за ним в его квартиру. — Это не то, о чем я подумал? — он закрывает дверь и прислоняется плечом к стене, показательно задорно вскидывая бровь. Будто ему весело.

А в глазах — непримиримый цинизм.

Мне нечем защищаться. И я поверженно опускаюсь на обувную банкетку, разводя руки в стороны в немой беспомощности. Да, черт возьми, это самое банальное из всего банального на свете — глупейшая ситуация, когда идеально подходит «Это не то, о чем ты подумал».

— Мир… Арсен, он… — Да-да, Арсен — твой бывший, с которым вы не виделись больше десяти лет. Увиделись — и оказалось, что тема не закрыта. — Закрыта! — тихо возмущаюсь, сникая под непроницаемым взглядом. — Вот-вот. Именно это я и наблюдал.

Идиотское стечение обстоятельств и ощутимый холод в кусающих насмешливых интонациях Мирона связывают меня по рукам и ногам. Я раскрываю рот, чтобы объяснить неправильно понятую сцену, но мой язык не шевелится. Не нахожу слов. Таких, чтобы речь не звучала примитивным оправданием. Просто не нахожу. Смотрю Ольховскому в застывшее равнодушной маской лицо, и сама каменею.

— Адель, послушай, — он отрывается от стены с усталым вздохом. — Я это уже проходил со второй женой. И знаю всё, что ты хочешь сказать. Каждую реплику. Поэтому, давай не будем усложнять друг другу жизнь. Хотя бы из благодарности к тому хорошему, что между нами было. — Да всё не так! — хватаюсь за пульсирующие виски. — Так, так. В прошлый раз в ресторане я не стал обострять, положившись на случайность, как ты и объясняла. Но если случайности систематически повторяются, это уже другая история… не моя.

Мир делает шаг в сторону и резко возвращается обратно. Словно не может найти себе места. Не отрываясь, держит острый зрительный контакт.

Морозит.

— Получилось, как в анекдоте, когда муж внезапно возвращается из командировки, а там… — трёт лицо руками, глухо посмеиваясь. — Мчал как потерпевший, чтобы скорее тебя увидеть. Сюрприз, блядь. Только — для меня. — Ты делаешь поспешные выводы, — выдавливаю сухо.

Ольховский стреляет в меня предостерегающе-пренебрежительным взглядом, дескать, молчала бы уже.

— Разве? Там в машине не тебя смазливый бывший слюнявил?

Я не знаю, что происходит со мной в этот момент. Больно ранят его слова, презрительный тон, безапелляционность заключения, что я — никто иная как шлюха. Наконец, до затуманенного мозга доходит: он сравнивает меня с женой, изменившей ему, это то дежавю, про которое говорил у реки.

Вмиг забываю о начальном намерении сгладить углы, поведать истинное положение дел.

Жалкое и не красящее рвение… но… мне больно, и я хочу сделать ему так же больно.