Междумирие. Тайна о тринадцатой

– А-а-а, так они всё время были здесь?! Я-то думаю, чего ты с ней не расстаёшься, – прорычал внук, пытаясь вырвать вещь.

Всеми силами я вцепилась в подушку, что разозлило парня ещё больше.

– А ну пусти, – рявкнул Андрей.

– Не отдам. Не отдам! Костьми лягу, не отдам… – сквозь зубы пообещала я.

Мне удалось вернуть подушку лишь на секунду. Внук воспользовался замешательством и сильно дёрнул. Я не ожидала этого. Поднятая с места, полетела вперёд и больно ударилась головой о стол-книгу.

Резкая боль и мгновенно накрывающая темнота.

Последние мгновения… последние.

Они всегда самые важные!

Но, не тогда, чёрт возьми, когда ударяешься виском!

18 февраля. 2017 год

Я лежу на спине с открытыми глазами.

В висках пульсирует.

Опять давление упало…

Сейчас вырвет! Хотя… нет. Это пустой желудок.

Я моргнула.

Мысли медленно стекались на место.

Слегка повернув голову, я сфокусировалась на Парфене, сидящем рядом и навязчиво нависающем. И вздохнула.

– Ну что? Увидела чегойль? – с радостным возбуждением поинтересовался дед.

Я скривилась, принимая сидячее положение.

– Ничего нового, – с раздражением сообщила я, – хотела пнуть твоего внука, ради разнообразия, но в твоих чертогах памяти это невозможно. Жаль. Мне он не нравится! – скривилась я, вставая на ноги с пыльного ковра. Чувство брезгливости от соприкосновения длится недолго. Стоит только подняться с поеденного молью бедолаги, как эта проблемка перестаёт меня беспокоить.

– В детстве Андрюша был хорошим мальчиком, – встал на защиту внука Парфен.

– В детстве и я была очень хорошей девочкой. А потом – чокнулась, – язвительно ответила я. – Вот и твой «хороший мальчик» сторчался, убил деда, загнал медали, попал в колонию и там помер. Прости, Парфен. Не в духе я, – виновато вздохнув, я поплелась на кухню.

Злилась не на деда. Скорее, на себя. Столько лет прошло, а я не могу отыскать причину, что не даёт Парфену упокоиться. Изначально мы полагали, что это медали. Парфена личные мы с призраками не сумели разыскать. Зато, воспользовавшись «старыми связями» Павла Макарова нам удалось восстановить «коллекцию». С гордостью мы продемонстрировали собранные медали Парфену и наказали идти на свет. Свет не появился и Парфен не ушёл. А разбрюзжался, как баба Маня (надо им меньше общаться, а то походу нытьё передаётся). В общем, не в медалях дело! Что же до меня, то я прилежно делаю вид, что стараюсь помочь моим не упокоившимся соседям. Последнее чуток проблематично. Когда они скончались, мне было чуть больше года и я никак не могла посодействовать в решении проблем. А такие дела проще решать «по горячим следам».

Я распахнула холодильник.

Вонь. Ужасная вонь, как из разрытой могилы.

– Фу-фу! – захлопнула я дверцу, скривившись.

Н-да. Либо помыть отмороженного друга, либо выкинуть нафиг. Всё равно он пуст, и продукты в нём быстро портятся.

Обнаружив сиротливый пакет молока, забытый на столе, я рискнула из него отхлебнуть.

Зря!

– Кошмарный день, – подвела я, с удовольствием выплёвывая каплю несвежей гадости в раковину. Впрочем, все дни ужасны.

Настя флегматично согласилась со мной. Призрак рокерши со скучающим видом устроился на подоконнике. Девица смотрела в окно, задумчиво болтая ножкой в воздухе. Я перевела взгляд с её грязной джинсы на окно и вздохнула. Стекло было мутным, а утро – мрачным и пустым. Прям как содержимое моего холодильника!

– Кто-то очень много жрёт, – заметила Настенька как бы между прочим.

– Кто? – насторожилась я.

Рокерша многозначительно усмехнулась и продолжила любоваться мрачностью бытия.

Открыв морозильную камеру, я уставилась на бесполезный лёд, размышляя, можно ли его использовать в приготовлении пищи. Вероятно, там остались частички еды, и если собрать большое количество льда, разморозить то…

– То можно изобрести новый вирус и загубить им человечество, – подсказала весёлая кудрявая рыжуха по имени Дашка, заглядывая мне через плечо. Тоже призрак.

– Да не, – протянула Настя-рокерша. – Максимум, оживить кишечную палочку. Но Таськин желудок и гвозди переварит, так что…

– Рискни, пожалуйста, – посоветовала вошедшая через стену Ира, перебив рокершу, отчего та цокнула языком и закатила глаза. – Заболеешь. Присоединишься к нам. Будет весело! – захлопала Ирка в ладоши.

– Чё, мозги в стенке забыла? Чего здесь весёлого?! – мрачно поинтересовалась Настасья.

– Скройся за этим дырявым свисающим с карниза куском ткани… – подключилась к утреннему цапанию вечная невеста.

– Это – называется «штора»! – подсказала Настя ехидненько.

Я как раз нагнулась за одинокой пельмешкой, отбившейся от собратьев и сроднившейся со льдом. Ира разразилась словесной диареей и прошла к рокерше сквозь меня. А это очень неприятно! Будто тебя без согласия сталкивают в прорубь где-то на Урале.

Поорав на Ирку, я довела невесту до имитации слёз. Та обиженно завизжала. Пролетела сквозь меня (повторно столкнув в прорубь уже, наверное, где-то в Антарктиде) и исчезла, истерично влетев в стену в коридоре.

Я приготовила завтрак из одинокой сваренной пельмешки. В бульон из неё, если так можно назвать смесь кипячённой воды и приправы, я с обидой кинула чёрствую горбушку хлеба, которую не смогла разгрызть. Это сделало малоприятную жижу почти несъедобной. Настя брезгливо-недоверчивым взглядом наблюдала за процессом и не выдержала:

– Ж-ж-жесть! Слушай, вали к Васечкину да пожри нормально! А то траванёшься и точно к нам присоединишься. К Иркиной радости.

Послушав мудрую рокершу, трагически скончавшуюся двадцать два года назад, я перестала маяться дурью и вылила содержимое железной миски в унитаз. Сунув миску в умывальник к остальной грязной посуде, всё ж направилась к Васечкину. Прям в чём была. В спортивных штанах, майке, на пять размеров больше (его майка, кстати) и сланцах. Сланцы, также честно позаимствованные навсегда у соседа, били по пяткам при ходьбе.

Я поднялась на пятый, распахнула дверь и шагнула в квартиру номер 70.

– Васечкин, – окликнула дорогого друга. – Я знаю, что ты дома. Вылезай, где бы ты ни валялся!

Сосед выплыл из комнаты в коридор, и почти внятно произнес моё имя. Облокотился на стену и спросил почти без испуга:

– Ты одна? – мутным взглядом Вася пытался обнаружить кого-то ещё. Странный вопрос! Конечно…

– Нет, – ответила я и пояснила, – с твоей соседкой из шестьдесят девятой.

– Это которая невеста, или «цойщица». Я их всё время путаю.

– «Цойщица», – кивком головы я указала на рокершу, с ухмылочкой стоящую перед ним. Василий заволновался, невольно отшагнул и протянул с обидой:

– А ты не можешь ходить в гости одна?

– Есть чё без плесени пожевать? – поинтересовалась я, проигнорировав вопрос соседа.

Васечкин, по паспорту именуемый «Василием», угукнул и прилип к стеночке, пугливо пытаясь обойти невидимую соседку, которая с ехидной усмешкой наблюдала уже из кухни. Кухню можно было назвать просторной, если бы не хлам и пустые бутылки, в хаотичном порядке расставленные и разбросанные в самых неожиданных местах.