Миллион в воздухе
Шрифт:
– Хорошо, – кивнул молодой человек, – хотя, должен вам признаться, я терпеть не могу общаться с женщинами этого типа. Но ради вас, конечно, я узнаю все, что смогу. Только…
– Только – что?
– Когда я расспрошу ее, – сказал Кристиан, – вы мне все-таки расскажете, что произошло с телом Пьера Моннере. Потому что вы можете говорить все что угодно, госпожа баронесса, но я не вижу ни одной причины, почему оно должно было исчезнуть.
– Со своей стороны, – серьезно проговорила Амалия, – у меня к вам тоже будет одна просьба. Только к нашему делу она уже не имеет никакого отношения.
– В самом деле? – заинтересовался Кристиан. – Какая именно?
Амалия вздохнула. По правде говоря, она долго колебалась и вот наконец решилась.
– Вы научите меня
Глава 23
Неожиданные вести
Когда Кристиан проснулся на следующее утро в особняке своего отца, он вспомнил, во-первых, что ему надо отыскать Жоржетту Бриоль, а во-вторых, как выглядели волосы Амалии, пронизанные солнцем, когда она сидела на месте водителя рядом с ним и внимательно слушала объяснения по поводу разных технических элементов. И какие у нее были глаза… ах, глаза.
Она слушала, а потом сказала: «Кажется, я все поняла». И они поехали по двору – сначала медленно, потом быстрее, потом Амалия сделала круг возле дома и остановилась.
«Надо было сказать ей, что это не так-то просто – водить машину, – подумал недовольный собой Кристиан. – Иначе она может решить, что я… что я совсем ей не нужен».
Тут к нему в спальню заглянул лакей и сообщил, что герцог, его отец, только что приехал в Париж и желает позавтракать вместе со своим отпрыском.
Когда лакей вышел, Кристиан сдавленно застонал и спрятал голову под подушку. По правде сказать, он не любил своих родителей. Пожалуй, любил – слово вообще не слишком уместное, потому что они существовали в совершенно разных мирах. Мир матери составляли балы, насыщенная светская жизнь и переписка с членами королевских семей, удостаивавшими ее своей дружбой. Мир отца был разграничен между охотой, придворными обязанностями, которые сын находил довольно-таки нелепыми, и попытками сделать из него, Кристиана, образцового наследника знатной семьи. Что касается самого Кристиана, то он был равнодушен к титулам, обязанностям и королевским особам, если это не очаровательные дамы. Но настоящих дам среди них мало, а очаровательных – и того меньше.
В общем, день не задался с самого начала. Раз отец дома, то к завтраку следовало спускаться при полном параде, но Кристиан проигнорировал требования домашнего этикета и отправился в обычной одежде. Герцог из-за газеты сухо кивнул ему. Это был чрезвычайно сдержанный, чрезвычайно учтивый господин, но отчего-то вид его наводил на мысли, что он какой-то не вполне живой. К тому же герцог был преисполнен чувства собственного достоинства настолько, что ничье чужое его не волновало.
– Мне сообщили, – сказал герцог после того, как половина завтрака протекла в полном молчании, – что ты в Ницце служишь чуть ли не шофером. – Неодобрительный оттенок последнего слова на самом деле должен был показать, что только хорошее воспитание мешает отцу Кристиана высказать все, что он думает.
– Я просто помогаю одной даме управляться с автомобилем, – буркнул сын, не поднимая глаз от тарелки.
– Даме? – На сей раз интонация приобрела оттенок вопросительной иронии. Герцог хотел дать понять сыну, что уж кто-кто, а Кларисса никак не заслужила этого почетного определения. – Люди могут подумать… – и он выдержал легкую паузу, показывая, что такое поведение Кристиана может вызвать самые предосудительные толки. Чувствуя нарастающее раздражение, тот положил вилку и поднял голову.
– Что? – с вызовом спросил он. – Она старше моей матери, между прочим.
– А баронесса Корф старше тебя на десять лет, – мягко заметил отец.
– На девять с половиной, – поправил Кристиан и осекся, отлично понимая, что проговорился. Точный подсчет выдавал его с головой, как не выдало бы прямое признание в любви.
Однако отец почему-то не пожелал воспользоваться его промахом.
– И у нее, конечно, тоже есть автомобиль, – снисходительно промолвил он, улыбаясь в усы.
– Со вчерашнего дня. Впрочем, наверное, вам об этом тоже сообщали, – задорно сказал Кристиан. – Кстати, она обещала мне дать машину для гонок.
Герцог вздохнул.
Откроем маленькую тайну – отец Кристиана вовсе не был так уж скуп. Он готов был сквозь пальцы смотреть на то, как сын спускает фамильное состояние на скачки, кутежи и актрис «Водевиля» или «Варьете» – в конце концов, все прочие наследники знатных семей поступали так же, и это считалось в порядке вещей. Но Кристиан был равнодушен к лошадям, попойкам и продажным красавицам, и пока отец выделял ему содержание, он тратил все деньги на автомобили, полеты на воздушных шарах и тому подобные вещи. С точки зрения герцога, это совершенно неприлично, а когда сын начал участвовать в автомобильных гонках и его имя стали упоминать в газетах, сделалось ясно, что честь семьи под угрозой. Герцог поговорил с Кристианом и объяснил: или тот вернется к подобающим его возрасту развлечениям, или отец будет вынужден превратиться в скупого рыцаря и урежет его содержание. Нет, настоящей ссоры не получилось, но отношения между отцом и сыном значительно охладились, тем более что герцог все-таки выполнил свое обещание и, видя упрямство Кристиана, стал давать ровно столько денег, чтобы не поощрять пагубные наклонности. Это означало, что на жизнь ему хватало, но об автомобилях и гонках он мог забыть. Просить денег у матери бесполезно – она принадлежала к тому типу людей, которые с легкостью идут на любые нелепые траты, но не подадут нищему, ссылаясь на то, что у них нет лишнего гроша. А Кристиан не любил чувствовать себя в положении нищего.– Я все же надеюсь на твое благоразумие, – своим обычным ровным тоном промолвил герцог. – Ее сыну уже пятнадцать лет, а еще у нее есть приемный сын, который носит ее девичью фамилию. Говорят, – раздумчиво добавил герцог, – что он очень похож на одного из ее знакомых.
Кристиан вспыхнул и поднялся с места.
– Вы невыносимы, – сказал он.
Он хотел продолжить обличительную речь, но посмотрел на непроницаемое лицо отца и понял, что это будет лишь бесполезная трата времени. Поэтому Кристиан швырнул салфетку на стол и вышел, хлопнув дверью.
Зеркало в спальне отразило его раскрасневшееся, сердитое лицо. Он вполголоса выругался и начал мерить комнату шагами. Кристиан и сам не мог бы сказать, что именно так его задело; уж, во всяком случае, не упоминание о детях Амалии. Неужели отец хотел намекнуть, что она ловит его?
«Вздор», – сказал он себе, вспомнив открытое лицо возлюбленной, ее глаза, ее улыбку. Но осадок все-таки остался, мутный, неприятный, и, чтобы разогнать его, Кристиан напомнил себе о поручении отыскать Жоржетту Бриоль.
«Вот и прекрасно… Этим и займемся».
Квартира Жоржетты находилась в бельэтаже дома, расположенного в модном районе, а из окон открывался вид на Эйфелеву башню. Дверь открыла молодая горничная простоватого вида и сказала, что мадам нет дома, когда вернется – неизвестно, но он может оставить свою карточку.
– Спасибо, – сказал Кристиан, – я лучше зайду потом.
Через полчаса он сидел в кафе, просматривал газеты и размышлял, что предпринять. Кристиан был недоволен собой. В конце концов, Мэй нашла нож, Уолтер отыскал логово шпиона, Амалия умело руководила ими всеми, а он, Кристиан де Ламбер, ровным счетом ничем не отличился. Поручили ему совершенно пустяковое дело – допросить свидетеля, так и то не сумел выполнить.
– Кристиан! Ты уже в Париже? А мы думали, все еще на юге!
К нему подсел знакомый, молодой маркиз Гастон де Монферье. Он был высок и сухощав, с маленькой ухоженной головкой, и постоянно улыбался, показывая мелкие белые зубы. Из-под выпуклых век смотрели темные большие глаза, шарф свешивался небрежно, но донельзя элегантно, а бутоньерке мог позавидовать любой лондонский денди. Кому-то, особенно женщинам могло показаться, что Гастон выглядит неотразимо, и он и впрямь слыл большим волокитой. Он был обаятелен и добродушен, питал пристрастие к сплетням, считал себя душой общества и искренне удивился бы, если бы ему сказали, что его существование абсолютно бесполезно. Когда-то он учился вместе с Кристианом, но друзьями их назвать нельзя – хорошими знакомыми, не более того.